Сурамская крепость

Ты и представить себе не можешь, Вардо, чего я натерпелся после этого! Голод и холод, побои и насмешки — каких только мучений не испытал я в вашей Картли! Кто бы чего ни натворил в доме — виновником неизменно оказывался я. Кто украл? Имеретин. Кто разбил? Имеретин. Кого поднимают на смех? Мальчика-имеретина. Кого под горячую руку награждают колотушками? Его же. Для чего рассказывают истории, в которых высмеиваются имеретины? Чтобы позлить все того же мальчишку… Не раз, Вардо, я хулил бога и проклинал день своего рождения, не раз плакал горючими слезами. И никто, никто не сказал мне слова утешения! Сам всемилостивейший господь не был для меня: утешителем, потому что я не знал его. Так-то, моя Вардо! Пока я не встретился с тобою, не было в мире человека, с которым я мог бы поделиться своими горестями…

— К чему вспоминать? Перестань! Твоя Вардо приказывает тебе! — перебила девушка и подарила ему такой поцелуй, какой мало кому из нас перепадает хоть раз в жизни. Счастливец Дурмишхан!

— Знаешь, Дурмишхан, что мне пришло в голову? После свадьбы отпросимся у господ и поедем месяца на три к тебе на родину. Как обрадуется бедная твоя мать!

— Особенно потому, что я привезу к ней мою Гулисварди, не так ли?

— Может быть, и потому…

— Кто знает, жива ли она еще? А потом, когда мы побываем у моей матери и вернемся сюда, Вардо, что потом? — задумчиво спросил Дурмишхан.

— Ты по прежнему будешь при князе, а я буду прислуживать моей госпоже.

— Пройдет время, у нас родится ребенок, такой же красивый, как ты. Не легко будет тебе вырастить его… Будешь ты любить нашего сына, сердце мое?

— Очень! Очень! — поспешила ответить Вардо.

— Теперь вообрази, что кто-нибудь приехал к твоему господину и выпросил у него нашего ребенка. Что тогда?

Вопрос этот привел Гулисварди в смятение. Бедняжке никогда не приходило в голову, что у нее могут отнять ребенка.

— Это невозможно! А моя госпожа? Разве она не вступится за меня? Нет, этого не может быть! — ответила Вардо после некоторого раздумья.

— Но представь себе, что нашей княгини уже нет в живых, а новая госпожа тебя почему-либо невзлюбила. Что бы ты стала делать?

— Ах, Дурмишхан, этого не может быть! Лучше уж умереть!

— На свете нет ничего невозможного, сердце мое. Пока мы рабы своих господ, счастья нам не знать. Скажи своей госпоже: если она жалует тебя и желает тебе счастья, пусть отпустит меня на волю. Скажи, что иначе я не хочу жениться.

Прошла неделя после этого разговора, и влюбленные снова встретились на том же месте. В кармане у Дурмишхана уже лежала вольная грамота.

— Ну что, мой Дурмишхан?.. Говорила я тебе, что наших детей не будут продавать! А теперь скажи, когда мы обвенчаемся?

— Не торопись, моя Вардо! Потерпи немного. От спешки не будет проку.

— Какой же ты еще нашел повод, мой мудрец? Потерпи да потерпи! То одно выдумает, то другое!

— Эх, жизнь моя, я о твоем счастье забочусь, а ты еще и насмехаешься надо мной?! Как будто я не стремлюсь поскорее назвать тебя своей женой, моя Вардо! Но времена нынче такие, приходится ждать и терпеть, если мы хотим, чтобы наше счастье было прочным.

— Что же ты еще придумал? Говори!

— Не сердись, моя Вардо, выслушай меня спокойно, и ты признаешь, что я прав.

— Говори же, говори скорей!

— Правда, моя Вардо, мы теперь — люди вольные… Но ты ведь знаешь: у нас нет ничего, кроме того, что на нас надето!

— Так что ж! Ты будешь по прежнему служить господину, я — госпоже… Как-нибудь проживем. Жили ведь до сих пор.

— Нет, пока мы не будем иметь столько, чтобы жить, никому не кланяясь, наша свобода немногого стоит…

— О боже! Так что же нам делать, мой Дурмишхан?

— Тебе — ничего. Оставайся попрежнему у своей госпожи, а я… мне нужно уехать и взяться за труд. Бог мне поможет, моя Вардо! Я знаю грамоту, говорю на разных языках, обучен ремеслам. Заработаю денег, разбогатею и вернусь к тебе. О, как сладко я тебя поцелую тогда, жизнь моя!

И, взяв девушку за голову, он нежно поцеловал ее в глаза.

— Что я могу сказать, раз ты этого хочешь… Когда ты думаешь ехать? — спросила опечаленная Гулисварди.

— Медлить нечего. Каждый упущенный час отдаляет нашу свадьбу. Лучше мне поторопиться. Я уеду завтра же.

— Завтра? Значит, завтра ты уже отправишься в путь, бедный мой Дурмишхан? Кто же позаботится о тебе, кто постирает и починит, когда меня не будет с тобой? Кто станет ходить за тобой, если ты заболеешь?

И Вардо поцеловала его в лоб.

Целуй нежно, целуй любимого, бедняжка Гулисварди, старайся продлить свиданье — ведь это последние минуты твоего счастья! Уста твои больше никогда не произнесут слов любви. Лучше было бы тебе сейчас умереть, Вардо! Со словами прощения на устах, с чистой любовью в сердце — ты бы умерла безмятежно, как засыпает невинный младенец, и не одна слеза сожаления упала бы на твою могилу. А дальше?.. Но зачем забегать вперед…

На другой день Дурмишхан, в нарядной одежде, с серебряными газырями, увешанный чеканным оружием, выезжал на добром вороном коне из города.