Сурамская крепость

— Пусть продолжает! — кричали другие.

— Что же еще? В тот же самый день люди видели, как Гулисварди о чем-то втихомолку разговаривала с одной известной гадалкой…

Через несколько минут, благодаря кахетинскому вину и стихам покойного Александра Чавчавадзе, [5] молодые люди забыли о Вардо и о том, что собирались выпить за упокой ее души. Молодежь не любит думать о смерти и отвергает все, что напоминает о ней.

Глава вторая

На следующий день молодые люди, как было условлено, собрались снова. Едва только пришел Нико, все потребовали, чтобы он продолжал рассказ. Однако очередь была не за ним, и Нико отказался рассказывать. Выяснилось, что сменить его должен Сико Е. Тот не заставил себя долго просить, заломил шапку, уселся, поджав ноги, потребовал внимания и начал:

— Теперь, друзья, попрошу вас вернуться немного назад…

— Осади назад, братцы, осади! — крикнул Алекси П., который имел обыкновение все опровергать и всему противоречить, за что мы и прозвали его «ужасным философом».

— Если не ошибаюсь, — снова заговорил Сико, — Нико оставил Дурмишхана, возлюбленного нашей Вардо, уже за городом, где-то на большой дороге. Покинув Тбилиси, Дурмишхан… Впрочем, погодите… Сначала я сообщу вам его родословную…

— Ну и осадил, нечего сказать! — заметил Алекси.

— Перестань, Алекси, а то я не буду рассказывать!

— Алекси! Помни о штрафе. Штрафной рог у нас наготове! — закричали товарищи.

— Ладно, ладно! Что дальше?

— Дурмишхан происходил прежде всего, конечно, от Адама и Евы, затем от Ноя и не помню еще от кого и, наконец, как он сам поведал Вардо, от дворовой девушки князя Церетели, самому же князю приходился внуком. Мать Дурмишхаиа имела несчастье приглянуться восемнадцатилетнему сынку князя, в результате чего и появился на свет Дурмишхан, несколько походивший лицом на старого Церетели.

Всегда опрятно одетый, послушный и приветливый мальчик был любимцем всех окружающих, начиная от самого князя и кончая последним дворовым мальчишкой. Никто и мысли не допускал, что князь согласится кому-нибудь его отдать. Поэтому, когда стало известно, что мальчика подарили Мухран-Батони, все очень огорчились, словно потеряли сына или брата.

История умалчивает, почему старый князь так легко расстался с Дурмишханом. Ведь он, несомненно, был привязан к мальчику, часто ласкал его и играл с ним. Эта привязанность проявилась, между прочим, и в том, что, когда Дурмишхана вырвали из объятий матери, у старого князя, говорят, задрожал правый ус, и кто-то даже заметил на глазах его слезы. Дворовые люди, которые любят отыскивать первопричину всякого явления, гадая о том, почему в сущности Дурмишхана подарили Мухран-Батони, пришли к заключению, что князь хотел, во-первых, показать своему сыну, как пагубны могут быть последствия связи с дворовой девкой, а во-вторых, проучить мать Дурмишхана за то, что она осмелилась завести шашни с княжеским сыном. Те же дворовые утверждали, что молодой князь не особенно тужил о своей утрате. В тот самый день, когда увезли Дурмишхана, он отправился на соколиную охоту и провел время как нельзя более весело. Зато бедная мать Дурмишхана недолго жила, лишившись сына: спустя год она умерла от чахотки. Как протекала в дальнейшем жизнь Дурмишхана, вы уже знаете из вчерашнего рассказа. Он рос так же, как все подобные ему одинокие дети, до которых никому нет дела…

После вторых петухов Дурмишхан поднялся, помянул имя божье…

— Вот это так тушинский прыжок! — воскликнул Алекси.

— Что поделаешь, я не прослушал еще у тебя курса логики, мой несносный философ, — досадливо отозвался Сико.

— Продолжай, не обращай на него внимания! — кричали молодые люди.

— После вторых петухов Дурмишхан встал, помянул имя божье, вывел из конюшни коня, почистил его, накормил ячменем и оседлал. Гулисварди, разумеется, тоже не сидела без дела — она хлопотала, собирая Дурмишхана в дорогу. Когда петухи пропели в третий раз, Дурмишхаи подтянул подпруги, перекинул через седло хурджин, вскочил на коня и пустился в путь. Куда? Если бы вы спросили в ту минуту самого Дурмишхана, уверяю вас, он не мог бы ответить, куда направляется. Да и было ли у него время думать об этом! Он испытывал только одно желание: поскорее покинуть город, оттого что жизнь в Тбилиси означала для него рабство, оттого что Тбилиси напоминал ему о горьких годах его юности, наконец оттого, что ему не терпелось насладиться свободной жизнью, узнать ощущения человека, который никому не дает отчета в своих поступках и распоряжается собой по своему усмотрению. И вот едет мой Дурмишхан… Взгляните, как ловко он сидит на коне! Разве он не похож на знатного дворянина? Да и кого ему бояться, почему не держаться ему спокойно и горделиво? Кто посмеет сказать ему грубое слово? Правда, он не дворянин, но что же из того?