Суровые будни (дилогия)

Замполит полка призывал бороться по-армейски с недостатками. Но как с ними поборешься, если в колхозе разброд? На трудодни выдают крохи, потому все и воруют без зазрения совести, потому и работают лишь бы день до вечера. Какой замполит покажет выход из этакого тупика? Распустились люди, каждый норовит себе урвать. Так зачем ему, молодому, тратить свои силы на других, думать о других?

Уныло смотрел Павел на неровно мазанные глиной стены отцовской избы Особенно неприглядной казалась она при ярком свете электрической лампочки, одиноко свисающей с прогнутого потолка.

В подпечье неумолчно трещал привычный с детства сверчок. В его домовитую песню вплетались мысли Павла. Совсем другой дом строил он в своих мечтах. Непохожий на этот, удобный и красивый, как в городе. Он украсил его затейливой резьбой. Его жена, тоже красивая, насажала вокруг дома всякой всячины. И вот всеми уважаемый хозяин Павел Глазков стоит в своем саду среди не виданных в Крутой Вязовке цветов и приветливо беседует с соседями...

Но сверчок временами умолкал. Мысли Павла виляли в сторону, в глаза лезли бугристые стены, давно не крашенный пол, подслеповатые окна, и опять ему делалось не по себе. Неизведанный комфорт, знакомый понаслышке, привлекал заманчивой неизвестностью, будоражил, вселял в Павла уверенность, что и он сможет жить не хуже других. Все трудящиеся люди одинаковы. Кто осудит его за стремление благоустроить собственную жизнь? Благоустроить собственным честным трудом? Во имя этого он готов претерпеть любые невзгоды и трудности.

Многие часы предавался Павел мечтам и рассуждениям. Со стариком отцом не советовался: что посоветует отживший свое человек? Отец видел, как нудится сын под его крышей, хмуро помалкивал, авось все уладится и сын останется с ним. Но сын уже принял решение.

Поснимав с груди армейские знаки отличия, он уехал в город на Волгу, где вступал в эксплуатацию новый речной порт.

Минуло полгода. Идет как-то старый Касьян Глазков в сельпо мимо правления колхоза, слышит: зовут его. Председатель Матушкин машет из открытого окна протезной рукой: сыпь, мол, сюда, старик, да послушай, что про сына твоего радио наяривает!

Всунул Касьян голову в окно, ухо к приемнику наставил, а оттуда взаправду два голоса сына Пашу нахваливают. Примерный-де бригадир комсомольской бригады грузчиков нового порта, да передовой рационализатор, да зачинатель какого-то нового движения за перевыполнение вдвое ежедневной выработки.

Обрадовался старый Касьян донельзя, возгордился. Вскоре сын еще газету-многотиражку прислал со своим портретом. Вот как в гору пошел! Касьян не расставался с газетой, носил в кармане, всей деревне показывал, пока не истрепалась. А к тому времени о Павле уже в областной газете напечатали. Вот когда стало ясно всем, какого способного человека упустила Крутая Вязовка.

Павел Глазков стал знаменитостью. Заработок хороший, ежемесячно премиальные, почет. Сил в нем — не угонишься.

Так тянулось с год. Потом мало-помалу шумная слава бригады грузчиков Глазкова стала затихать. В новый порт начали поступать портальные краны, транспортеры и другие машины. Многие грузчики ушли из бригады, переучились на крановщиков, машинистов. Глазков не захотел: скучная, однообразная работа. Уволился. Не было о нем слышно несколько месяцев. И вдруг объявился: в леспромхозе возле Ручейки бригадиром лесорубов стал!

И опять старому Касьяну Глазкову пошли от сына газеты с фотографиями да с хвалебными статьями. А что почетных грамот — так и не сосчитать! И на новом месте вышел Павел в люди не хуже, чем в порту. Даже в Москву ездил на слет бригадиров-лесорубов. Не напрасно хвалили его и отличали: работал он за троих, ворочал по-прежнему как вол. Но странное дело, чем дальше, тем речи о нем все тише, все сдержаннее. Опять слава на убыль пошла. Наконец совсем заглохло. В газетах чаще стали рассказывать о неизвестных доселе лесорубах-механизаторах, а не о тех, кто привык брать горбом да хваткой, ставили в пример комплексные бригады. Среди них фамилия Глазкова не упоминалась.

В это время и появился он в Крутой Вязовке. Но не один, а с молодой женой. Привез новенький разобранный дом, корову пригнал.

Взялся хозяйство ставить. Руки крепкие, до работы жадные. Себя не жалел, жену не жалел, доставалось и отцу старому. Соседи спросят, бывало:

— Как жизнь?

Балагурит:

— Ничего... Живем не тужим, был худой — стану дюжим.

— Ну-ну! Давай — ставай!..

— И стану: будем жить по-городскому, черт побери! С ванной, с водопроводом, с водяным отоплением! Делегации будут ездить смотреть, учиться, как надо жить в социалистической деревне! Лопну, а достигну! На зависть всем!