Суровые будни (дилогия)

Распаренные, блаженно усталые вернулись они домой. Заперли дверь, наглухо зашторили окна, чтоб не постучался никто на огонек: хотелось сегодня побыть друг с другом наедине.

Сели за стол. Зашумел электрочайник. На его зеркальной поверхности — красное, расплывшееся вширь лицо Павла.

Марина угощала мужа. Растроганный ее заботливостью, ласковой встречей, он улыбался и обильно потел. Миром и довольством сияло его лицо, и только в глазах, беспокойных, как ртутные шарики, — отблески чего-то горящего глубоко внутри.

Выпив четвертый стакан чаю, он заговорил, поглаживая живот и костлявую грудь:

— Ничего, Маринка... Ничего, мой ландыш... Мы еще утрем кое-кому нос! Землячки думают: доконала Глазкова хворь... А шиша не видали, дорогие землячки? Хе-хе!..

Марина слушала и всецело соглашалась с мужем. Конечно же, со временем он будет не хуже других. А сейчас пусть только кто попробует напасть на него или обидеть — она за него никому спуску не даст!

Павел вздохнул натужно.

— Да... Силы уже не те... Ну, да ничего, я еще прогремлю! — похвастался он, поощряемый одобрительной улыбкой жены. — Еще кое-кто покусает себе локти от зависти к Глазкову!.. Ослабли руки, зато голова на плечах осталась. Решил я, Марина, ехать на Куйбышевгидрострой. Разведал уже: возьмут меня освобожденным бригадиром комплексной бригады плотников. Как ни говори, а старые заслуги учитываются. Бригадир плотников... Строительство только-только начинается, неразбериха кругом, экспериментальные нормы, неутрясенные тарифы... Где еще, как не в таком кавардаке, зарабатывать деньги и славу?

Пораженная Марина всплеснула руками.

— Ты... Ты что же, опять меня хочешь бросить?

— Бросить!.. — поморщился Павел. — Не бросить, а работать на одно... А как ты думала? Прозябать здесь? В безвестности, на бесхлебье? Спасибо!..

— А как же я? Я могу прозябать? Я должна? Ты за тем и привез меня сюда? Сам раскатываешь по свету, а меня — сторожихой? Хватит. Баста! Или я еду с тобой, или ты останешься здесь, в Крутой Вязовке.

Павел усмехнулся такой горячности, потрепал жену по спине, как неразумное дитя, сказал наставительно:

— Успокойся. До сих пор мы понимали друг друга...

— Нет! В том-то и дело, что не понимали... Только теперь, кажись, я начинаю понимать...

— Уймись, Марина... Не в тридевятое же царство собираюсь... До Куйбышевгидростроя — рукой подать. Каких-то полторы сотни километров. Поживешь малую толику. Ведь дольше жила. Зато потом, а? Представляешь? Так заживем все ахнут! Год-другой пройдет — и не заметишь. Я буду наведываться, ты — хозяйство справлять...

Марина вскочила, посмотрела на него и зарыдала тяжко, стонущим от боли плачем.

Да что ж это такое? Да в чем же она так провинилась? В честь чего должна губить свою молодость, жить годами в одиночестве? Чем заслужила она к себе такое бессовестное отношение мужа? Ни одна светлая девичья мечта-надежда не сбылась, не осуществилась! Только мнимое благополучие да достаток, пропади он пропадом!

Мужа носят по свету ветры дальних странствий, ему славу добывать нужно, а она — карауль подворье Глазкова! Хватит, поохраняла...

Павел не стал с ней спорить, не стал ей доказывать. Времени впереди много: утрясется все, перемелется... Марина — женщина рассудительная, остынет и сама еще скажет, чтобы ехал на Гидрострой, как сказала три года назад, когда он собирался в тайгу.

Минуло недели две после памятного для Глазковых вечера, и на деревне стали шушукаться, что у них-де в семье нелады. А почему — никто ее знал. Ходили разные темные толки. О-о! Тут только попадись на язычок!

Не прошло и месяца, как новое происшествие поразило Крутую Вязовку: захватив чемодан, Марина тайком исчезла в неизвестном направлении.

Неожиданный и загадочный отьезд... Такого искони у них не бывало. Подобно перекати-полю сухому, что гонится ветром, катились по дворам сплетни. Кумушки повострее, поднаторевшие в таких делишках, пытались копнуть глубже. Доказывали, что Павел узнал про амурные дела жены в его отсутствие и выгнал, другие — что она сама бросила мужа. Все, кому не лень, перемывали косточки Павлу и Марине. Женщины осуждали ее единогласно. Как можно? Ждать мужа столько лет, выхаживать больного и вдруг — в кусты! А если бы война? Если бы с войны вернулся инвалидом? Тоже бросила бы? Нет, что-то здесь не так...

Сам Павел на люди не показывался, а если встречался с кем, то на вопросы любопытных отвечал одно:

— Марина уехала в город учиться на портниху.

Ему, конечно, не верили и приставали к старому Касьяну, но тот лишь жевал горестно щербатым ртом, шамкал:

— Удались детки, будь они неладны! То он, то она — хвост трубой... По очереди... Так и умру и не покачаю внуков. Тьфу! Прости господи...