Суровые будни (дилогия)

— Что так что же? А-а! — встрепенулся Оленин. — Ведь я вам не говорил... Последний раз по дороге в райком мне пришла мысль. Решил было по возвращении домой посоветоваться с вами, да так загорелся, что с ходу выпалил Трындову. Он вначале тоже вроде бы заинтересовался, обещал взвесить все, разобраться, а потом как воды в рот набрал... А время уходит. Уходит время...

— А что за мысль вам пришла?

Оленин с обидой в голосе, постукивая нервно об стол ладонью, принялся рассказывать. Чесноков, облокотясь на стол, слушал. Под свист ветра, под беспокойное дрожание стекол мысли председателя, словно крупные бодрящие капли дождя, стали проникать в душу Чеснокова, и что-то сильное, убедительное поднималось в нем, разрыхляя постепенно залежь холодного сомнения и недоверия к новому руководителю. И вот рука Чеснокова уже самопроизвольно потянулась к счетам... Бормоча: «ага», «так-так», «понимаю», он защелкал костяшками, попутно прикидывая что-то свое. Иногда поднимал глаза на Оленина, и тогда было видно, что они одобрительно усмехаются. На блеклых щеках выступил румянец.

— Ну, что же, дело стоящее, — заключил он, накрывая счеты обеими руками. — Дело нужное во как! И долго тютюшкаться с этим вопросом действительно грешно. Мое мнение: надо выносить вопрос на правление. Я тут кое с кем предварительно потолкую. Решим и поставим райком «де факто».

И опять посмотрел на оленина как-то по-новому: чуть удивленно и поощряюще. Спросил:

— А как вы мыслите с материальными затратами обернуться? Одним словом, готовы ли мы вообще?

— Думаю, обернемся. Но вообще смущает меня одна штука… — Оленин запнулся, подбирая нужное слово. Поморщился, продолжил: — Справлялся у Ленина... Сама идея немного смущает... Кажется, предпринимательством попахивает. Получается, вроде на чужом горбу в рай собрались…

— А-а! Понимаю. Вы насчет конъюнктуры? Что нам, кооператорам, не к лицу ловить момент, когда в городе затруднения с овощами, и на этом строить свою политику? Так, что ли?

— Угу...

— Ну, а я вам скажу, что печемся мы не о личной выгоде. Если установить разумные цены, то, уверен, овощи у нас не только с руками оторвут, но и спасибо скажут.

— Да, но все же… Общественная сторона... Как-то, знаете…

— Знаю. Но и вы, Леонид Петрович, знаете: у нас в конце концов даже в масштабах государства бывали случаи отступлений, чтоб поднакопить силенок. Брестский мир, нэп... Я, конечно, не приравниваю это к нашим колхозным делам, но глубоко уверен: никакой политической ошибки здесь нет. Рабочие скажут нам спасибо, если мы выбьем с рынка спекулянтов. Я — за проект. Надеюсь, отстоим мы его и на правлении. Надо отстоять во что бы то ни стало, иначе нам во веки веков не выбраться из нищенского тупика.

Председатель посмотрел в глаза бухгалтеру, сказал:

— Спасибо, Дементий Яковлевич, за поддержку. Жалею, что не поделился с вами раньше. Извините. У меня еще остались... эти, как их... рудименты, что ли, армейские привычки: думать и все решать самостоятельно.

Чесноков понимающе усмехнулся и повторил решительным тоном:

— Выносите на правление! Возьмем на свой страх и риск!

А дождь хлестал по стеклам. Но голоса двух человек, завязавших новый узел своей будущей жизни, заглушали шум ненастья. Оно теперь не наводило на Оленина прежнюю тупую тоску: в голове просветлело, хозяевами в ней стали новые светлые надежды.

...В кабинет председателя, как пышно именовалась клетушка размером с каюту парохода, набилось пятнадцать человек правленцев. Разносортный табачный дым покачивался от порывов ветра, медленно тянулся в приоткрытую дверь, а дальше в бухгалтерию и на двор. Было слышно, как из хляби водосточной трубы нудно струилась вода. Струилась, как вчера, позавчера, как всю неделю.

В кабинете шло заседание.

Ясность с урожаем полная. Ни о каких четырех килограммах зерна на трудодень, как и предполагал Оленин, не может быть и речи.

— От силы по шестьсот граммов и пятнадцать копеек деньгами, — заявил Чесноков, щелкнув для убедительности костяшками счетов. — Выдадим на грамм больше, на копейку больше — останемся опять без кредитов, целый год будем тащить самих себя за волосы...

Бригадиры угрюмо молчали. Сколько лет повторяется одно и то же! Вот они, ядро колхоза «Пламя»: полеводы, скотоводы, механизаторы. Проработали год — и опять, считай, впустую. Шестьсот граммов да пятнадцать копеек... Попробуй, проживи на них, отремонтируй прохудившиеся крыши, одежу-обувку запаси, корму скотине купи: своего-то сена нет, где в степи угодья? Силоса тоже кот наплакал. Кукуруза растет плохо. Собственно, большего они и не ждали. Но все же теплилась слабая надежда на чудо. Теперь и ее нет.

Скрепя сердце вынесли решение выдать по шестьсот граммов на трудодень. Но и тут вышла загвоздка. Вчера из райкома настойчиво потребовали сдать столько-то зерна сверх плана потому, что другим колхозам района вообще нечем выполнять свое задание.

А пламенцам откуда брать?

Трудный вопрос. Очень трудный.