Суровые будни (дилогия)

Начальник смотрел искоса на стоящего передним ним взволнованного, с усталым лицом и живыми упрямыми глазами нового председателя. Он не был похож ни на одного из тех, кто унизительно вымаливал то одно, то другое. Этот волнуется, но говорит четко, ясно, обоснованно. А главное, требует в меру. И хотя начальник пароходства не раз обжигался на беспорточных подшефных, этот тридцатитысячник почему-то поколебал его недоверие. Чем-то заставил поверить ему.

Карандаш начальника черкал по бумаге что-то неопределенное. Начальник думал. Вздохнул, поднялся, протянул руку.

— Давайте прежде познакомимся. Как вас величать?

Оленин назвал себя.

— Садитесь…

Расстегнув плащ, Оленин присел на кресло у стола. Начальник подумал еще, смерил его исподлобья оценивающим взглядом, поинтересовался, кем работал раньше, откуда. Извинившись, заговорил с кем-то по телефону и тут же поднялся и исчез.

«Понятно... — усмехнулся Оленин, — пошел наводить обо мне справки... Наводи-наводи на здоровье!»

Начальник вернулся, видимо, удовлетворенный. Видимо, полученные справки оказались положительными. Тут же вызвал помощников: снабженцев, финансовых работников. Когда все собрались, приказал немедленно изыскать средства для удовлетворения просьбы подшефных.

Расстались по-хорошему, со взаимной верой друг в друга. После этого Оленин ездил к шефам еще несколько раз и добыл почти все. Не было только главного — леса. Обещали не раньше весны.

А весна еще где! Ночью на сухую, мерзлую землю выпал первый снег, но к полудню, как и должно, растаял. Земля еще только одним боком дремала, другим требовала властно: не спи, трудись, народ, пока не завьюжило, не замело.

Оленин спешил. Часть бревен и досок, оставшихся от сгоревшего свинарника, решил пустить на парники.

Павел Глазков последнее время просто неузнаваем. Бегает, суетится, пальто на нем, как на шесте, развевается. И откуда что бралось! Он сам не знал, что с ним происходит. Что-то прежнее, здоровое воскресло в нем, взбудоражило, придало сил. Мысль одна: такое сейчас время наступило. Но за этой просачивалась еще одна, едва заметная, как подголосок, но упорная. Долбила и долбила свое: «Не упусти момент! Не проморгай! Одним рывком можешь подняться над всеми. Разве с тобой так не бывало?»

Да, бывало. Начиналось, да не сбывалось. Но теперь, кажется, он дождался своего. Если есть на плечах голова, то и в этой забытой богом Крутой Вязовке можно завоевать себе славу.

Бывалый, опытный труженик, он ранее других раскусил перспективность нового проекта, первый оценил цепкий, практический ум нового председателя, первый почувствовал в нем человека, родственного себе по духу, по силе. И Оленин, кажется, поймет его, а раз поймет, то и отметит по достоинству.

Когда на пришлом шумном заседании правления народ заколебался, не веря в затею, он, Глазков, сыграл ва банк, и вот результат: он звеньевой на подготовке и закладке парников.

Но, как правильно говорит Оленин, парники — это еще полдела. Главное — плантация. И старался закончить обваловку массива до холодов.

Трындов прислал из района землеустроителя. Парнишка попался — золото! Умный, старательный, приятно посмотреть: глаза черные, брови вразлет, волосы длинные, по-модному стриженные. Дали ему в помощь двух девчонок. Втроем так и месят грязь по облысевшим полям. А дожди прут, несутся галопом, поливают вовсю! Вторая неделя на исходе, а им конца нет. Уже иссякли надежды, что когда-нибудь появится солнце.

Но однажды ночью дед Верблюжатник, накинув поверх исподнего стеганку, вышел во двор, посмотрел и не захотелось обратно в избу идти. Над головой ни единой тучки — чисто! Небо усыпало крупными звездами. Точно переспелые яблоки в урожайный год висят, хоть срывай их!

А когда взошло прохладное солнце и, перемахнув через лужи, поставило на шустрой Ташумке свою золотую печать, за деревней послышался могучий рокот. Освещенный солнцем, отполированный землей, блеснул широкий ковш экскаватора. Вытянув длинную шею, он поглядел кругом железными глазами, заклохотал и вгрызся в земную твердь.

Возведение больших валов началось. Они должны окаймить будущую огородную плантацию и служить как бы коллектором для воды.

Дед Верблюжатник, так и не уснувший до утра, поплелся в степь взглянуть поближе. Встретил соседа-одногодка. Тот на экскаватор кивает.

— Всурьез, кажись, берутся, ась?

Дед Верблюжатник морщит лоб, машет заскорузлой рукой.

— Куда хлеще! Заболтают...

— Ишь, ты! Предоставил новость... А может, взаправду? Роет…

— Эхма! Заболтают, право слово! Разорила начисто болтовня хозяйство... Никто в охотку не работает. Так, трын-брын... Больше языками.

— Куда лучше языками! — соглашается сосед, почесывая под шапкой затылок.

А экскаватор грызет землю. Грызет и постепенно удаляется в черную рыхлую степь. Позади него прямой бурый хвост — готовый вал.

ГЛАВА 7