Суровые дни

- Такъ было мокро… соломы наваливали, чтобы не подмокало. Ротный оберегалъ: главное дло - не подмокайся, а то вс почки застудишь. Другiе застужались, и сейчасъ ноги пухнутъ… и никуда. Въ землянк разъ спалъ… соломы подо мной было густо. Утромъ гляжу - будто я на перин, везд мн мягко, а стны движутъ… А это натекло къ намъ съ горы, дождь былъ, - такъ съ соломой и подняло! Смрили потомъ - аришинъ! Смху бы-ло…

Ничмъ не попортило, только «толкнуло» его снарядомъ: совсмъ рядомъ ударило. А что было дальше - не помнилъ. Разсказывали потомъ товарищи, что взмыло его и шмякнуло оземь. Съ часъ лежалъ безъ понятiя, всё лицо и руки поскло пескомъ до крови, насилу отмыли; съ недлю не говорилъ отъ страха; и всё тошнило; два мсяца въ госпитал лежалъ, а тамъ - отпустили на поправку.

- Крылушки и поскло. Топорикомъ ещё хорошо могу ну только задвохаюсь скоро. И подымать чего если… трудно. Ещё вотъ въ ше иной ломить начинаетъ шибко, а то въ ноги, въ самые кончики сверлитъ-стрляетъ. А такъ, подлать чего… могу.

На бумажк записалъ ему фельдшеръ въ госпитал его болзнь. По-русски написалъ - «травматическiй ниврозъ въ достаточной степени», а подъ чертой поставилъ нотабенэ и написалъ по-латыни: «Tabes dorsalis», потомъ -? и въ скобкахъ: «мннiе трёхъ врачей в противоположность двухъ, къ которымъ и присоединяюсь! Старшiй фельдшеръ. . . своднаго госпиталя Кораблёвъ».

Про свою болзнь Миронъ говоритъ мало, но бумажку носитъ при себ - на случай кому показать. Показывалъ учительниц - ничего не могла объяснить. Молодой батюшка сказалъ, что первое слово - травма - по-гречески значитъ «рана», а второе - вообще, нервная болзнь: ничего серьезнаго нтъ.

- Какая же у меня рана?! Нтъ ничего.

Какъ-будто, совстно: никакой раны нтъ, а выписали на поправку. Да и въ чайной стали поговаривать: докторовъ задарилъ, вотъ и пустили, а нашихъ, вонъ, и съ прострлами не пускаютъ. Собрался Миронъ сходить въ земскую больницу, да работа.

Говоритъ ещё не совсмъ твердо, чуть заикается, и это, видимо, его удивляетъ - что такое? И про нмца говоритъ часто, котораго пришлось заколоть.

- Такъ заверещалъ нехорошо… чисто на кошку наступилъ. Сейчасъ его голосъ слышу. У него штычокъ-то саблей да и подлинй, а я слёту, да въ самое это мсто, въ мягкое-то… Присягу принималъ… а подумать теперь - до сердца достаётъ. А то онъ бы меня, всё равно.

Нмца онъ видитъ, какъ живого. Некрасивый былъ нмецъ, крупнозубый, глаза навыкат, губы растрепаны, вихрастый, безъ фуражки. Росту былъ необыкновеннаго, а можетъ, такъ показалось: снизу его кололъ.

- Только былъ хрипнулъ - «русъ-русъ!» - готовъ.

Разсказываетъ Миронъ безъ хвастовства и злобы, и какъ-то не вяжется, что этотъ мягкiй, застнчивый, голубоглазый мужикъ кого-то могъ заколоть. Это самый тихiй мужикъ въ сел. Должно быть, потому и называютъ его — Мироша. Онъ очень красивъ, моложавъ для тридцати лтъ, и тихая ласка смотритъ изъ его задумчивыхъ глазъ. Они у него голубинаго цвта, какъ часто бываетъ у свтло-русыхъ молодыхъ мужиковъ. Онъ средняго роста, складный, съ мягкой, какъ пушокъ, русой бородкой, съ пухлыми, добрыми губами. Да и весь онъ мягкiй и ласковый.

Такiе, какъ онъ, застнчивы, не любятъ ругаться, не задираются, когда выпьютъ, а ласково таращатъ телячьи глаза и мямлятъ, а когда приходятъ домой, скрытно пробираются въ уголокъ - проспаться. У него изба, какъ игрушка, новенькая, въ чудесной, затйливой рзьб: года четыре, какъ выстроилъ, когда пришелъ изъ солдатъ. По бокамъ скворешники, тоже точёные, а на широкой рзьб воротъ, на тычк, жестяной птушокъ-вертушка. Самая нарядная стройка въ сел, съ занавсочками изъ тюля, съ фуксiями и геранями, съ рзными коньками на облицовк. Обдлывалъ онъ её любовно. И жизнь его началась любовно.

У него жена Даша, первая красавица въ округ, подъ стать ему, - свтло-русая, съ тонкими чертами лица, синеглазая, ласковая славянка. Когда она стоитъ въ церкви, въ бломъ платочк, ясная, тихая и какая-то особенно чистая, и смотритъ къ иконостасу, - съ нея можно писать русскую Дву Марiю. Всмъ извстно, что въ неё былъ безнадежно влюблёнъ трактирщикъ съ полустанка, тотъ самый, который лихо кричалъ - по-бьёмъ! - когда катилъ въ городъ ставиться на войну. Съ нея хотлъ рисовать «картинку» студентъ изъ усадьбы, давалъ деньги, но она отказалась: мужъ на войн, гршно. Прiхалъ съ войны Миронъ, а она опять отказалась: некогда, мужъ прiхалъ.

Прiятно смотрть, какъ они оба, Миронъ и Даша, идутъ къ обдн. На ней голубенькое платье и блый платочекъ. Она несётъ годовалую Танюшу, которую называетъ - «ясная ты моя», а Миронъ, прибранный и тоже весь ясный, ведётъ за руку трехлтняго Ваню, въ башмачкахъ на пуговкахъ, съ голыми ножками, какъ водитъ своихъ внучатъ барыня изъ усадьбы, - въ плисовой курточк съ кружевцами и въ красной жокейской кепк.