Суровые дни

- А вотъ. Одно такъ… къ Покрову было… - загадочно зашепталъ Максимъ и пугалъ глазами. - Пришёлъ къ нашей печк, въ людскую… огромадный ёжъ, сталъ шумть. Я на его тоже зашумлъ… а онъ всю свою иглу какъ подыметъ!.. и на меня! Чисто какъ лсъ тёмный, такъ щетинами и шумитъ-гремитъ… чисто ко-пья!.. Потомъ закорючился и истаялъ. Проснулся, а всё слышу - шумитъ подо мной, подъ печкой… Стало быть, уходилъ онъ-то. Какъ проникнуть въ суть, а? Тёмное - и шумитъ! Ну, а ещё было… колоколъ, будто, виситъ у васъ… въ первомъ поко, а баринъ нашъ въ одномъ, конечно, бль лежитъ на кровати… И вовсе у нихъ блья не стало. Кости потомъ видалъ…

Барыня, какъ услыхала про кости, совсмъ разстроилась. Стала махать руками и сердиться. «Смотри, Максимъ… этимъ шутить нельзя! Въ нашей, говоритъ, жизни бываютъ всякiя такiя силы… и ежели человкъ начнётъ себя изводить, всё будетъ думать, такъ и будетъ. Брось, говоритъ, глупости эти и меня не пужай. А вотъ я пожалюсь батюшк, онъ тебя вразумитъ»…

- А я ей объяснилъ, какъ-что… что я не про нечистую силу, а сердце сосётъ, вотъ и утшаю. А она мн опять свое: «а накликать нечего!» А сама боится.

Батюшка призвалъ его и сталъ вразумлять. Это былъ новый батюшка, совсмъ молоденькiй, и волосы у него ещё не выросли - Куцый. Прозвали его мальчишки. Онъ сказалъ, что всё это одни глупыя суеврiя, и сны объяснять нельзя. Даже грхъ.

Но Максимъ посмялся только и попросилъ:

- А какъ же въ самыхъ священныхъ книгахъ про сны? А вонъ Фаровонъ-то какiе замчательные сны видалъ, а царь Iосифъ ему толковалъ? Значитъ, такая сила отъ Господа…

Тогда и батюшка разсердился. Сказалъ:

- А ты Iосифъ?! Такъ на то была воля Божiя!

Но Максимъ поспорилъ и тутъ:

- А можетъ, и на меня воля Божiя? Хочу людей утшать.

Такъ ничего батюшка и не добился. А бабы приходили и приходили.

Он приходили даже отъ округи, вёрстъ за десять, больше по воскресеньямъ. Тогда Максимъ удалялся въ скотный дворъ, чтобы ему не мшали, садился на сани и слушалъ вдумчиво. Горничная разъ залзла въ сарай - приказала ей барыня - и всё узнала, какъ толкуетъ Максимъ.

Спрашивала его баба:

- Пятый мсяцъ отъ мужа письма нтъ съ войны… Чего ждать?

- Сказывай какъ на духу мн, чего во сн видала? - спрашивалъ Максимъ строго.

- Чего видала-та… А вотъ въ огород у насъ куры, будто… разсаду почитай всю повыдергали… а тутъ собака за ими припустила… А то не упомню, чего бы ещё-то…

- Разсаду… повыдергали… Такъ! - строго говорилъ Максимъ и всё глядлъ себ подъ ноги. - А потомъ собаки…

- Собаки-та повыгнали куръ-та! Не собаки разсаду-та… а собаки-та куръ!

- Ты, слушай! - сердился Максимъ на бабу. - Стало быть, выходитъ теб… чего? Вотъ бы у теб куры всю разсаду повытаскали!.. Всю повыдергали или какъ?..

- Нтъ-нтъ! съ краюшку только, а собаки-та и пустились…

- Съ краюшку… Краюшкомъ и пройдётъ. Пройдетъ! Живъ-невредимъ!

И такъ и вышло. И пошли по округ всти, что утшаетъ шибко мужикъ Максимъ отъ Большихъ Крестовъ, плохое не говоритъ, а жалетъ.

И стали приносить ему яйца, лепёшки и полотенца. Сначала онъ удивлялся, а потомъ попривыкъ.

- Принимаю на сиротъ… - говорилъ онъ и крестился на небо. - Самъ Господь силу такую посылаетъ, на сиротъ.

- Купи сонникъ, - посмялся ему какъ-то урядникъ, - тогда всё проникнешь. Ученые люди составляли.

Максимъ сходилъ въ городъ и купилъ сонникъ. Онъ долго его читалъ и твердилъ. Онъ узналъ, что означаетъ видть во сн аббата, абрикосы, ангела, акулу и даже Акулину. Съ удивленiемъ онъ открылъ, что видть вязъ значитъ - быть во многолюдномъ собранiи, гд вс будутъ хвалить себя; а сть зелёные огурцы - потерять по векселю. Жена подивилась, что ему носятъ бабы, и перестала сердиться.

- На сиротъ тружусь, всё думаю… - говорилъ ей Максимъ. - А понимать не могу.

- А чего теб понимать?

- Чего… - вздыхалъ тяжело Максимъ и морщился, словно отъ боли.

- Да не лупись ты, какъ очумлый! - кричала на него жена. - Ну, чего ты лупишься-то на меня?!

Стала она бояться, какъ онъ неподвижно смотрлъ, будто видлось ему что-то страшное.

- Марфуша… съ чего во мн страхъ? - спрашивалъ онъ иногда плачущимъ голосомъ. - ай ужъ черезъ меня мука-горе?.. И сиротъ жалко, и тебя жалко… Помрутъ… Сижу, а они мн въ глаза глядятъ, просятъ… Въ чёмъ суть? Ночью лягу, а они всё глядятъ?

- А чего глядятъ-то? чего гвоорятъ? - пугливо пытала его жена.

- Такъ, глядятъ… молчатъ.

Этослучилось съ Максимомъ весной, въ солнечный тихiй полдень.

Тесалъ онъ во двор телжную ось, тесалъ и тесалъ, только летли берёзовыя щепки. Стоялъ въ кругу блой щепы, не видя, что остался отъ оси колышекъ. И тутъ въ первый разъ услыхалъ непонятный голосъ:

«Скинься, поди, въ колодецъ! скинься! скинься!!»

Голосъ говорилъ въ правое ухо, къ саду, и былъ настойчивый, шипящiй и страшный. И даже не удивился Максимъ - всё потомъ разсказалъ жен, - что говоритъ ему невидимый голосъ: будто такъ и нужно; будто и не одинъ онъ въ углу двора, а есть и ещё, только невидно ихъ. Поглядлъ на господскiй домъ - никого не было въ окнахъ. Поглядлъ къ саду: сквозили изъ-за ршётки зацвтающiя яблони. А голосъ шиплъ - настаивалъ:

«Скинься! скинься въ колодецъ!»