Суровые дни

Нтъ, не рабья покорность, и не скажешь - что же? Откуда же въ нёмъ такое, чего достигаютъ лишь избранные, глубоко проникшiе въ сокровенную тайну - жизнь-смерть? Или ужъ столяръ Митрiй такъ много понялъ нутромъ, много страдалъ, что поднялся надъ жизнью, философски посвистывая? Не уметъ её цнить? Нтъ, уметъ. Онъ вонъ даже про канареекъ разсказываетъ любовно, водитъ ихъ въ своей убогой избушк, - вотъ на полотняномъ завод кинарейки! - любитъ брать въ руки и согрвать дыханьемъ. Онъ шутливо разсказываетъ, чт`o поётъ ласточка, прилетая и отлетая, и съ азартомъ можетъ ещё представить, какъ вороны долбятъ запоздавшую сову на зар. Онъ столько разскажетъ про жизнь и въ такихъ краскахъ, что не уписать въ книгахъ. Въ садик у него всего-навсего одна бузина да рябинка, но онъ такое разскажетъ про бузину, «американскую ягоду», и какъ дрозды подохли отъ его рябины, что подивишься и уже не разскажешь такъ. Разскажетъ онъ - и почему кривы просёлочныя дороги, - сказку про трёхъ кумовъ и бутылку водки, - и какъ любился съ его канарейкой щёголъ-прохвостъ, красноголовый красавчикъ, и съ чего это ёлки зимой зелёныя. Съ полей, что ли, этихъ набрался ласковой грусти, смшка и тишины душевной.

- Теперь ужъ и канареекъ перевожу. Безъ хозяйскаго глазу какой уходъ! Третья пузо показываетъ, потому кинарейка строгая птица… хворой руки не любитъ, такъ плшками и пойдетъ, перушки скидаетъ… - грустно говоритъ Митрiй. - И спариваться не дозволяю. А секрету свово не скажу… никакъ не довряю. Пусть вотъ достигнутъ, какъ его голаго узнать… кто онъ такой, самчикъ аль самчиха! А я на другой день докажу! Черезъ это сколько непрiятности бываетъ! Какъ мин чижомъ надули, я сколько капиталу положилъ, теперь знаю. Да-а… А то у меня одинъ кенарь запойный былъ, ей-Богу! Привыкъ и привыкъ. Какъ рюмку увидалъ - пискъ такой подыметъ, не дай Богъ! Перышки такъ - ффу! А ужъ и плъ! Голосъ такой… могучiй… въ учителя покупали на заводъ - полсотни! Вотъ какая порода! Что жъ ты думаешь! Пропалъ голосъ… пропалъ и пропалъ! Три года его держалъ, по старой памяти. Потомъ щёголъ этотъ у него отбилъ супругу, и стали они его рва-ать… Такъ и задолбили. Бабы одинаковы. Я про кинареекъ такое знаю… крой лакомъ!

Солнце покраснло, покраснли и рощи, и крестцы, и берёзы большой дороги. Куда моложе стали, - розовыя теперь идутъ, въ розовое. И Митрiй сталъ золотиться, яснть, розовть, словно совсмъ здоровый. А вотъ и не стало солнца - и всё сретъ и меркнетъ. Смотритъ на меня сумрачное больное лицо человка, которому не дождаться иной поры, когда всё заблеститъ, чтобы уже не меркнуть.

- Воюютъ-то тамъ, что ли? - устало спрашиваетъ Митрiй, показывая на сизо-багровый закатъ въ тучахъ. - Та-акъ… Чисто кровь съ дымомъ! Вотъ мы тутъ посидли по пустяку, а тамъ ужъ… кресты тешутъ. Да, пустякомъ не обойдется.

- Заблеститъ?

- Заблеститъ, коль подъ лакъ пустятъ. И зябнутъ сталъ всё. Да и капельковъ принять надо…

Согнувшись на больной бокъ, медленно спускается онъ съ бугра. И видно далеко въ чистомъ воздух, какъ у мостика присаживается и потираетъ бокъ, какъ опять подымается и подходитъ къ своей изб. Тамъ, на завалинк, розовая двчонка пстуетъ его годовалаго мальчика. Митрiй подходитъ, топаетъ на двчонку, грозитъ кулакомъ и присаживается на завалинку. Двчонка бжитъ въ избу - самоваръ ставить: вьется уже тёмный дымокъ. А Митрiй сидитъ и сидитъ. Должно быть, доняли его боли.

МАКСИМОВА СИЛА

Не упомнить такой глубокой зимы. Навалило снговъ, думали - не протаетъ. На большак накрутило подъ самые сучья, овраги позанесло вровень, и былъ слухъ, что гд-то подъ Боровскомъ провалился въ оврагъ дьячокъ и замерзъ. Съ большихъ ли снговъ, или потому, что извстный въ округ волчиный охотникъ, баринъ Каштановъ, былъ теперь на войн, или ещё по какой причин, - объявилось много волковъ. На Святкахъ свадьба ихъ забжала на Большiе Кресты и разорвала дьяконова кобелька Франца, котораго до войны звали Шарикомъ.

- А можетъ и оттудаподались, съ перепугу… - говорилъ работникъ Максимъ изъ усадьбы и значительно подымалъ совиныя брови. - Такъ партiями и ходилъ. На Крещенье въ садъ къ намъ тройка его забгала, подъ яблони. Всю ночь спать, окаянные, не давали… выли. А потомъ какая исторiя! Выхожу утречкомъ, гляжу… навертли они мн на снгу! Да вдь какъ! Каждый, шутъ, ямку себ пролежалъ и… навертлъ, чтобы не стыдно сказать… А?! Что за суть этому? Почему безпремнно въ садъ занадобилось, прямо супротивъ самыхъ оконъ… Способнй бы на скотный податься, всё живымъ пахнетъ… анъ нтъ. Чего такое?..