Суровые дни

- Привезли разъ нмца, стали по-польски говорить. Нмецъ говоритъ: «вы хитрые, первые войну начали». А мы ему - «врёшь, вы начали!» - «Нтъ, вы! Вы, говоритъ, загодя вс дороги изгадили, никуда не годятся, ямы одн да грязь… вс дороги устранили!» - «Да у насъ, говоримъ, всегда такiя дороги, а то и хуже». Прищурилъ глазъ и посмивается: «Ахъ, какiе вы хитрые! Разв это дороги? И дома, говоритъ, вс поломали, оставили одни сараи». - «Какiе сараи?» - «А вотъ такiе, говоритъ, соломой покрыты». Ужъ смялись! Хитрые и хитрые! Втолкуй ему. Тутъ я ему и сказалъ: «Мы, говорю, подъ Богомъ ходимъ, небомъ укрываемся, чортомъ подпираемся!» Не понялъ! - «Съ дорогами-то, говорю, и слпой безъ горя, а ты вотъ безъ дорогъ сумй!» Такъ ничего и не понялъ. - «Нтъ, вы хитрые!»

Еще про «Саску-дерзысъ» разсказывалъ охотно.

- А это у насъ въ рот былъ прапорщикъ. Соберутся къ ротному господа офицеры изъ другихъ ротъ, и батька придётъ. Какъ свободное время - въ карты хлещутся. Весело, всякiе анекдоты, смхъ… А прапорщикъ былъ за полуротнаго, Александръ Евгеньичъ, картавый. Бывало кричитъ: «на стыки!» Но былъ отчаянный. Придёшь къ ротному въ землянку, фельдфебель пошлётъ, а они подъ него задаются и говорятъ: «Саска, дерзысъ!» А онъ карту бьётъ и навариваетъ: «дерзусъ!» И вотъ такъ было. Прибгъ я разъ къ нимъ - «ваше высокородiе, казакъ отъ штаба!» Приказано второму батальону выбить нмцевъ съ бугра. Бросили карты, побжали. Правда, стоять надоло, цлую недлю въ окопахъ сидли. Какъ стемнло, вылзли изъ окоповъ, стали перебгать цпями… Ночь, тёмно, дождь прошелъ. А ужъ т учуяли: сушатъ насъ пулями - засушили! Ротный, слышу, кричитъ съ праваго флангу, будто смется: «Саска дерзысь… натинается!» А прапорщикъ въ середк шёлъ, возл меня. Весело такъ ему гакнулъ: «Дерзусь!» И готовъ, въ лобъ прямо. Больше и слова не сказалъ.

Это было замчательно и ещё, какъ нмца воровали.