Суровые дни

- Кузнецъ былъ у насъ въ полковомъ обоз. Вскрылъ посылки - поймали. Отдали подъ судъ, а покуда изъ обоза въ строй. А тутъ и приходитъ приказъ изъ штаба дивизiи - языка достать, что бы ни стало. Думали-думали - ничего не придумали. И батальонные думали, и ротные… Какъ его добудешь! А надо немедленно. А они колючiе, черти… живыми не даются. Вотъ тутъ самый тотъ кузнецъ-воръ и говоритъ ротному: «дозвольте, могу разстараться, только за меня отхлопочите на суд». - «Какъ можешь, объясни». - «А ужъ это, говоритъ, дозвольте мн распредлить планъ». - «Ну, распредляй, говоритъ, а не достанешь - на глаза не попадайся». А кузнецъ говоритъ: «мн судъ не сладокъ, а тогда мн водки хотлось, искалъ попользоваться, Богъ не привелъ. Будьте покойны: либо голову сложу, либо нмца приволоку». Попросилъ выбрать двоихъ, которые отчаянные. Спросили, кто желаетъ. Доврился солдатикъ одинъ, Пиньчукъ, нашего взводу… ну, и я прикинулъ: можетъ, крестъ заработаю, а то всё равно скушно, ршайся моя судьба. Ротный насъ перекрестилъ, совтъ далъ: «ну, подлецы-друзья, заочно васъ цлую и благословляю. Заработайте себ кресты, а мн славу!» Кузнецъ взялъ палку аршина три съ половиной, затесалъ, а на верхушку гвоздь вколотилъ. И ещё газету себ выпросилъ. Глядятъ - что будетъ? - «Вотъ, говоритъ, этимъ енструментомъ и выловлю». Подошла ночь, велитъ намъ за нимъ ползти. Поползли къ ихнему окопу шаговъ съ шестьсотъ до нихъ было. Приползли на серёдку, кузнецъ сейчасъ палку въ землю воткнулъ покрпче, а на гвоздь газету повсилъ. Веллъ назадъ ползти. Утромъ глядимъ - газета виситъ. На другое утро, глядь - нтъ газеты! Стой, былъ! Ночью опять полземъ, лопатки веллъ захватить. Опять газету повсилъ, глядь - сыгарка на ниточк виситъ! Въ обмнъ на газету. Тутъ кузнецъ и говоритъ: «жалко тебя, товарищъ, а изловлю, вмст лучше покуримъ». Веллъ отползти чуть впередъ и въ сторонку, шаговъ на десять, канавку рыть, а землю подальше раскидывать. А на пашн было. Выкопали канавку, аршинъ десять, чуть чтобы лечь вровень, какъ по шнурку. Легли. - «Ну, говоритъ, спи-высыпайся, а я стеречь стану». Ночь проспали. Глядимъ - виситъ газета. Лежимъ, день блый. Какъ зачали они палить! И наши, и т! Зыкаютъ пули - вотъ-вотъ вржетъ. Иная совсмъ сбоку запашетъ, земля летитъ. А наши, говорили потомъ, безпокоились - куда мы подвались? Въ бинокль не могли усмотрть - поле и поле, знаку нашего нтъ. Ротный такъ и поршилъ: сдались, сукины сыны, либо нмцы забрали. А кузнецъ ругается - «только бы они мн, такiе, шеста не сбили». Сухарика погрызли, пить смерть хочется, а не уползёшь. Пролежали до ночи. - «Можетъ, ещё заявится», - сталъ насъ кузнецъ уговаривать, - «крестовъ намъ приволокётъ, а мн суда не будетъ». Нашла ночь, а нмца и знаку нтъ. Ужъ и сушилъ ихъ кузнецъ! - «Ладно - говоритъ, на газету не изловлю, - на огонь выйдешь; на голосъ выманю. У меня ещё планы будутъ». Мозговой былъ! Ужъ свтать стало, опять день лежатъ. А пить - прямо погибаемъ. А кузнецъ ихъ содитъ! Кофю у нихъ варить стали, по втерку слышно. Вдругъ, слышимъ, - шагаетъ… А тума-анъ… близко не видать. Видимъ - идётъ такъ слободно человкъ, безъ ружья, здо-ровый. Два шага — и станетъ. И къ шесту… Кузнецъ знакъ намъ - ползи, не шуми. Винтовки оставили - какъ бы сгоряча не запороть… надвигаемся, какъ зми. А онъ къ шесту подошёлъ, газету снялъ, чего-то вшаетъ… Какъ кузнецъ его - цопъ за ноги! плати деньги! шинелью-то и накрылъ, навалился. Да мы ещё. Онъ вывернулъ голову да меня за палецъ зубами, вотъ рубчикъ остался. Кузнецъ ножъ ему показываетъ - позвай! Матушки - унтеръ-офицеръ! на петлицахъ пуговицы съ чёрнымъ орломъ! Орёлъ, рваныя крылья. Не даётся. Вывернулся да кузнеца въ ухо. Кузнецъ - брыкъ, а мы ужъ успокоили, сдавили подъ загривокъ, не скрипи. Ну, потомъ успокоился. Выбрали винтовки и поволокли его по-хорошему къ себ. Ротный всхъ насъ перецловалъ, нмцу папироску въ зубы, куриную ногу, шиколаду. Сперва посурьезничалъ, а то и улыбаться сталъ. - «Пишите, говоритъ, моему ротному записку, что принялъ вс мры, а то мн казнь будетъ». Ну, ротный вызвалъ умющаго, написали записку: «поймалъ, говоритъ, вашего судака нашъ кузнецъ обозный, сдался геройски». Съ ракетой къ нимъ перекинули въ кошельк. Сейчасъ его въ штабъ дивизiи - «На всхъ, говоритъ, рапортъ напишу, приставлю». Только ничего не вышло. Какъ зачали они по насъ шпарить съ обда, осерчали, а къ ночи въ атаку. Семнадцатаго ноября, ночью… Ротнаго убили, кузнецъ безъ всти пропалъ. Вс офицеры наши выбыли. Рапортъ-то и не успли написать. А то бы съ крестами были.

Бабка Настасья слушаетъ и моргаетъ, и понятно ей одно только - это ея Василiй и теперь не уйдетъ.

- Ну… по деревамъ лазилъ для наблюдательнаго пункта…

- А какъ нмцы?

- Ничего, хорошо умютъ… - говоритъ онъ, кривя губы, и глядитъ на остатокъ ноги съ завёрнутой кверху, подколотой штаниной.