Суровые дни

И вотъ выдвигаются - зври не зври, кони не кони. По десятку пудовъ на ногахъ - мохнатыя кувалды. Шею у груди не охватить руками. Гндые крупы въ чуть мерцающихъ яблокахъ, гора желзнаго мяса, - расперло ихъ. Вывернутъ эти крупы сотню пудовъ изъ грязи. Оскалъ чернорозовой пасти страшенъ. Крутые блки залиты кровью. А спины - широченнйшiя корыта.

Это тяжеловозы съ прядильной фабрики, шутя выворачивающiе въ осеннее бездорожье стопудовые воза съ хлопкомъ.

Совсмъ малютка передъ ними драгунъ-прiемщикъ, осторожно принимаетъ поводъ, осторожно выглядываетъ статьи. Чего ихъ глядть!

Издалека приглядывается фельдшеръ. Откидывается набокъ, потряхиваетъ головой полковникъ. Вотъ она, настоящая-то сила! И особенно четко, съ прiятнымъ потрескиваньемъ, отрываетъ полковникъ квитанцiи, разъ за разомъ семь разъ, и такъ же отчётливо передаётъ самому фабриканту и пожимаетъ руку: они знакомы.

И опять «мыши»… Теперь он совсмъ мелкая мелочь посл этихъ зврей. Но изъ нихъ уходятъ крпкiя къ коновязямъ.

- На овс разойдутся!

Скачетъ съ присвистомъ на поджаромъ и тонкомордомъ рыжемъ цыганъ. Сидитъ на рогожк вмсто сдла, вертитъ-крутитъ верёвочными поводьями, гикаетъ, сверкая зубами, ставитъ рыжаго на дыбы въ тсномъ мст, крутится на заднихъ ногахъ, показываетъ «фигуры». И цыганъ, и жеребчикъ забрызганы по уши жёлтой грязью - должно быть, летли по просёлкамъ. Посмивается зубами цыганъ, покашиваются мужики. Откуда досталъ такого жеребчика? Можетъ, и свелъ гд…

- Йей, дорогу! - дерзко кричитъ цыганъ, позванивая серебряными яйцами-подвсками на груди, на синемъ кафтан, и короткимъ галопомъ выкидывается къ столбу.

Но тутъ его шашкой по каблуку осаживаетъ полицейскiй: чередъ знай!

Что-то сильно напираетъ народъ на столъ, городовые и стражники не занимаются своимъ дломъ. Сбились и лошади, видны ихъ головы изъ-за хозяйскихъ плечъ.

- Не понимаю! - кричитъ полковникъ, - не слышу ничего! Какая неправда?

- Неправда вышла… неправда… - волною проходитъ по толп и гудитъ въ глубин площади.

Сзади напираютъ сильнй, переднiе совсмъ вылзли съ лошадьми, разстроили длинные ряды круповъ.

- Тише! - кричитъ полковникъ, приподымаясь. - Полицiя, держать порядокъ!

Стоитъ передъ столомъ высокiй мужикъ съ чахоточнымъ лицомъ, глаза въ красныхъ кругахъ, запавшiе, щёки втянулись подъ скулы, борода рденькая, сивая; держитъ въ кулак картузъ, козырькомъ стучитъ себя по груди; говоритъ глухо, чуть слышно. Его лошадь, чалая, низенькая, съ прорзанными ушами, взята. Прiемщикъ ввернулъ ей въ гриву значокъ.

- Говори громче! - нетерпливо кричитъ полковникъ, наваливается на столъ и прикладываетъ ладонь къ уху: - недоволенъ, что-ли?

- Мы ничего… - глухо, точно икая, говоритъ мужикъ, - такой законъ, всмъ надо. А вотъ это… какъ нашъ старшина клячу привелъ мненую, а дома у его буланыхъ пара… Это негодится! У государства вс равны!

Елкинскiй старшина, Ворочулинъ…

Гудятъ, напираютъ.

- Тише! - кричитъ полковникъ, стучитъ кулакомъ. - Полицiя, старшину сюда!

- Старшину-у! Ворочулина, старшину!

Голоса ищутъ по всей площади, нащупываютъ. Нашли.

- Идее-отъ!.. голову лысую несетъ…

Старшина идетъ, опустивъ голову, безъ картуза, срый съ лица, еще боле срый отъ чёрной бороды скребочкомъ, въ срой поддевк лавочника. За нимъ зелёно-блдный урядникъ, отыскивающiй трусливыми глазами сидящаго съ края стола исправника. Весь столъ разсматриваетъ старшину въ упоръ, въ угрожающей тишин.

- Ло-шади есть… бу-ланыя?! - пронизывая взглядомъ и отдляя слова, спрашиваетъ полковникъ и счетъ ладонью.

Старшина силится подобрать прыгающiя помертвлыя губы, - вотъ-вотъ упадетъ: кружится у него голова. А сотни глазъ накаливаютъ ему спину, жгутъ.

- Такъ точно, есть, ваше высокоблагородiе… простите… - чуть слышно бормочетъ старшина, глядя въ картузъ, точно видитъ тамъ жуткую свою участь.

- Телеграфировать губернатору! - бросаетъ полковникъ въ сторону поднявшагося исправника. - Подлеца подъ арестъ, лошадей отобрать!

Пшелъ!!

И по всей тысячеголовой площади, переливаясь въ углы, отдается единый, глубокiй, довольный вздохъ:

- А-а-а…

И надолго по чайнымъ и трактирамъ и потомъ по всему узду и по губернiи пойдетъ тысячеустый говоръ о старшин, мошенник-старшин, пар буланыхъ и справедливомъ полковник.

Льётъ дождь. Наскоро поставили рейки и натянули холстъ надъ комиссiей. Сильнй и сильнй льётъ дождь. Поливаетъ тысячи мужиковъ, тысячи лошадей. Валитъ острый паръ съ обтянувшихся подъ дождёмъ глянцовитыхъ хребтовъ и круповъ. Сила какая ихъ! И правъ былъ мужикъ, остановившiйся съ верёвочной обротью на перекрестк и выкрикнувшiй, поглядвъ на концы:

- Кольки жъ у насъ силы-то лошадиной, мать ты моя-а!..

__________

Ночью, поздъ за поздомъ, тронулась эта сила въ невдомое.