Суровые дни

Можетъ, опять зашумитъ и завоетъ въ лсахъ, опять раскуются и поплывутъ дороги? а дождь зацарапается по крышамъ, по стнамъ, по окнамъ… а небо потеряетъ звзды?.. И кажется, что избитыя втрами придорожныя берёзы большаковъ уже готовы хлестаться и безнадёжно ронять свои зыбкiя плакучiя втви. Нтъ и нтъ всё ещё крпкаго свтлаго покоя, прочно накатанныхъ блыхъ дорогъ, розоваго разсвта, скрипа и хруста и ночного сверканья блой земли…

Бываютъ такiя томительно-долгiя непогожiя осени. Такъ же тяжелы и мутны срые дни ожиданiя.

Здсь, въ поляхъ, эта пора ещё не наступила. Ещё шумятъ по лсамъ втры, не особенно надодно падаютъ дожди. Много ещё краснаго и жёлтаго золота по опушкамъ. Дороги ещё не слишкомъ развихлялись. И не родилась ещё тоска по блому покою. А вс ждутъ и ждутъ въ наступившемъ затишьи.

Отгремли неурочные позда; отъхали вс, кому нужно было отъхать. Далеко шумитъ военная гроза, не докатываются сюда ея ширящiеся волны. Лобовые осенняго призыва уже погуливаютъ въ рекрутахъ, шапкахъ и башлыкахъ. Ходятъ по лсу смягченные далью и глушью звуки прощальной гармоники-двухрядки. Оборвутся, - точно прислушиваются къ чему, ждутъ.

Въ богатой усадьб, недавно отдланной заново, посл женитьбы старшаго сына на миллiонерш, - издалека съ луговъ виденъ блый домъ, островерхая церковь и багровые клёны, - горе. Длинной, всё цапающей рукой захватила война и эту усадьбу. Говорятъ, старая барыня ждётъ со дня на день тло своего сына, офицера-кавалериста, недавно женившагося.

Его гд-то похоронили, въ земл нмецкой. Родные ищутъ.

- Постелю ему постлали… - разсказывалъ каменьщикъ Иванъ, неожиданно трезвый и мучающiйся, - склали на совсть. А вотъ помянуть не придется… Не осталось ли, часомъ, у васъ какой водчонки?..

Говоритъ шутливо, какъ посл обычной работы. А сейчасъ, вдь, приготовлялъ новое мсто въ семейномъ склеп для «молодчинищи».

- Судьба-то наша! Передъ Петровками я имъ каминъ выкладалъ… - говоритъ Иванъ. - Выкладалъ я имъ каминъ теракотный, швецкiй. А Алексй Семенычъ, вотъ котораго убили на войн, все смотрлъ съ супругой, какъ я, значитъ, выкладалъ… Мо-лод-чини-ща! Солидный изъ себя, тяжелый. И, какъ сказать, въ пиджак былъ… не воейный были, а запасной, прапорщикъ. И жена у него тоже со-лидная, прямо - портретъ. И говоритъ мн покойникъ: - «Ты, Иванъ Иванычъ, клади на совсть, не мошенничай. Мы съ женой тепло любимъ!» И её похлопываетъ по плечу. - «Я теб сейчасъ поднесу, только ты каминъ мн облепортуй въ самый разъ!» Ну, никогда не обманывалъ. Скажетъ - поднесу, ужъ поднесётъ безпремнно. Такъ я ему цлу недлю клалъ, а онъ мн всё подносилъ. Ну, ужъ и склалъ имъ! Вотъ теперь клалъ для нихъ склепъ, - такъ вотъ, какъ живого видлъ, какъ онъ самъ мн подносилъ. Вотъ она, война-то что идлаетъ! Думано ли, гадано ли!

Многiе входили въ усадьбу глядть новое мсто въ подвальномъ этаж вотчинной церкви, задланномъ старой ршёткой, съ неугасимыми лампадами, фарфоровыми пасхальными яйцами, изъденными пылью, и усохшими вниками. Въ большомъ, заново отдланномъ дом живетъ теперь только одна старая барыня, сидитъ безъ ногъ цлые дни въ кресл и ждетъ, ждетъ. Ежедневно приходитъ къ ней батюшка и пытается утшать. А у самого три сына, вс учителя, тоже ушли, - подучаются пока военному длу. Батюшка успокаиваетъ старуху, а самъ безпокойно ждетъ, самъ мятежный. Теперь онъ уже не можетъ говорить спокойно, какъ говорилъ обычно. Онъ тычетъ пальцами, глаза горятъ, весь онъ возбужденъ страшно.

- Да! - кричитъ онъ, впиваясь во всё острыми черными глазами. - Ошибался, а теперь прямо говорю! Жиды - красавцы, поляки - красавцы, а нмцы - стервецы… надо ихъ съ лица земли, стереть эту пакость!

Бгаетъ въ зелёномъ подрясник, тычетъ пальцами и громитъ нмцевъ всякими словами.

- И сотрутъ! - кричитъ онъ и выхватываетъ съ полочки, роняя троицкiе листки, календарь. - Вотъ-съ, читайте-съ! Хоть господинъ Брюсъ и не всегда правильно говорилъ, а теперь это будетъ, будетъ, будетъ! Увидите!!

И тыча пальцемъ, читатетъ по складамъ, съ великой увренностью въ голос:

- «Произойдетъ… великая перемна… въ нкоторомъ знаменитомъ… знаменитомъ!!? государств!» Во-отъ оно! Вотъ-вотъ-вотъ - пере-м-на-то!

Будетъ емуперемна! Всё перемнятъ, всё! Я бы этого мошенника на необитаемый островъ засадилъ! Вдь это антихристъ!

- Да будетъ теб, отецъ… расходился! - унимаетъ его попадья. - Съ мсяцъ всё такъ: изъ церкви придётъ и ругается. Что толку отъ твоего крику!

- Такое всмъ безпокойство причинилъ, а!? Мошенникъ, а не кайзеръ!

Теперь этотъ батюшка успокаиваетъ барыню. Какъ онъ её успокаиваетъ!

Въ пять часовъ вечера, когда приходятъ газеты, на почт не протолчёшься. Приходятъ издалека и каждый день, изъ-за десятка верстъ, посылаютъ ребятъ. Изъ брезента вываливаютъ огромныя пачки газетъ.

Этого никогда не было. Макаръ Иванычъ, старый почтовый начальникъ, говоритъ съ сомннiемъ:

- Понятно, у каждаго тамъ свой человкъ… но только ужъ и не знаю, какъ сказать… ужъ очень шибко пошла газета!

И смотритъ опасливо. Самъ онъ выписываетъ «Колоколъ».

Десятки рукъ тянутся за ршётку, упрашиваютъ начальника не тянутъ.