Суровые дни

Добиваются писемъ, но пока немного приходитъ этихъ писемъ со штемпелями полковъ. Здсь и старухи, и бородатые мужики-отцы, и робкiя двушки, и затаённо ждущiя, пытающiя тревожными взглядами молодухи.

Спрашиваютъ старичка-почтаря:

- Ну, какъ у насъ тамъ… чего пишутъ-то, Макаръ Иванычъ?

- Хорошо пишутъ, а лучшаго подождемъ.

Говоритъ бодро и бодро понукаетъ подручнаго.

По воскресеньямъ у желзнодорожнаго перезда, подъ полустанкомъ, собирается толпа, больше - женщины. Стоятъ, прислонившись къ заставной балк перезда, ждутъ позда. Всё больше молодыя лица, здоровыя, съ тревожнымъ блескомъ въ глазахъ. У многихъ мужья на войн. Многiя ещё не имютъ отъ нихъ писемъ. Стоятъ и ждутъ, поплёвывая подсолнушки, - не выпадетъ ли счастье, не сойдётъ ли съ позда солдатъ, отпущенный на короткую побывку. Въ первое время бывали случаи. А теперь, должно быть, уже всхъ погнали, - никто не прiзжаетъ. Вотъ, говорятъ, раненыхъ скоро будутъ отпускать на поправку. Много прошло съ ними поздовъ. Больше ночами проходятъ здсь.

Ночью проходитъ и почтовый, не останавливается теперь на полустанк, какъ прежде: теперь спшатъ. Но и къ почтовому приходятъ иные. Какъ знать, - можетъ и услышишь чего: вдь, почтовый-то, слышно, идетъ съ тхъ мстъ.

Не останавливается почтовый, съ рёвомъ проносится въ темноту, кидая искры, и ничего нельзя услыхать. Всегда провожаетъ его стрлочникъ Чубенка, полтавскiй хохолъ, пытаетъ затаившимся взглядомъ. Днёмъ такъ глядитъ, а ночью-то иначе разв? Тамъ у него большое - ушли два сына.

Самъ онъ тоже солдатъ, только уже иметъ чистый билетъ. И не замтить, что онъ тоже всё ждетъ; но онъ ждётъ. Онъ такъ внимательно оглядываетъ вагонныя окна, такъ задумчиво смотритъ вслдъ уходящимъ туда поздамъ. И такъ тревожно-пытливо ловитъ захлестанныя дождемъ окна и полураздвинутыя двери санитарныхъ вагоновъ, неспшно возвращающихся оттуда.

- Чубенка, а получили вы письма?

- Було одно, може ще напышутъ… Да що письма! Пысали въ газетахъ, що ус лягаютъ: и наши лягаютъ, и германцы, и австрiяки… А австрiяки, мовь тiи листя, - показываетъ онъ на клёнъ, подъ которымъ уже закрылась земля красными звздами.

Говоритъ онъ спокойно, безстрастно даже. Война! Жалй не жалй - вс ложатся, такое дло. Плохо, что на чужомъ пол ложатся. У него нездоровое, желтоватое лицо въ чёрной бород, жёлтая куртка съ жёлтымъ рожкомъ и флажкомъ за пазухой. Невесёлые, слабые глаза. Похрамываетъ.

Я часто вижу его возл будки. Сюда онъ перетащилъ кое-что съ родины.

По краю небольшого огорода лтомъ пышно красовались подсолнухи, теперь одн тычины. Но ещё густо глядятъ почернвшiя головки мака, который онъ всё собирается вытрясти и всё никакъ не найдетъ времени; скоро его совсмъ растрясутъ сороки и воробьи. Я не понимаю, зачмъ ему макъ. Валяются на мокрыхъ грядахъ огромныя палевыя тыквы. Я не понимаю, зачмъ ему и тыквы. Пора бы ужъ ихъ срзать, что ли. И мальвы у него подъ окномъ, плохонькiя, тощiя. Въ его будк виситъ подъ зеркальцемъ въ вночк изъ безсмертниковъ фотографическая карточка двухъ солдатъ-сыновей, со знаками за отличную стрльбу и поставленными между колнъ тесаками. Недавно на рамочкбылъ васильковый вночекъ, теперь безсмертники. Зачмъ безсмертники! И зачмъ онъ покинулъ свой милый край, свою Украину, для этого непригляднаго мста, гд всё время гуляетъ втеръ, а теперь такъ и совсмъ неуютно въ дожд.

Его старуха послднiе дни печальна и ждётъ встей, а онъ ничего, какъ-будто. Да вдь и то сказать - что такое солдатъ? Чубенка это хорошо знаетъ. Солдатъ это - такое, что его булавкой коли, а онъ не долженъ подавать никакого виду. Вотъ что такое солдатъ. На него и пули, и штыки, и пушки, и вся артиллерiя, и нмцы, и вси злодiи, а онъ никакого виду! Вотъ что такое солдатъ. Он самъ былъ солдатъ. И теперь, коли позовутъ, пойдётъ.

Всё едино - тутъ ли съ рожкомъ бгать, тамъ ли съ ружьёмъ. Да тамъ-то, если бы ещё рядышкомъ съ сыновьями-то…

И хоть онъ хорошо знаетъ, что такое настоящiй солдатъ, - а его сыны настоящiе солдаты, - нтъ-нтъ и затуманится у него въ глазахъ дума, и поглядитъ онъ въ ту сторону, откуда приходятъ всти! И онъ ждётъ.

Но эти… какъ он ждутъ!

Съ утра льётъ и льётъ дождь, холодно, и порывами налетаетъ втеръ. А дв бабы, - говорилъ Чубенка, - стоятъ съ самаго ранняго утра: сегодня должны пройти четыре санитарныхъ позда. Онъ уже толковалъ имъ - не останавливаются здсь. Нтъ, он ждутъ и ждутъ. Укрыться отъ дождя некуда, на полустанк ничего, кром двухъ будокъ, нтъ, - голая земля.

Неподалёку трактиръ, лавки и почта, но пока добжишь оттуда, - проскочитъ поздъ. Бабы устроились на скамейк, укрытой узкимъ гребешкомъ крыши надъ будкой. Стоятъ рядомъ, притиснувшись, кутаясь въ платки, съ посинвшими унылыми лицами. И ждутъ.

- Сказано вамъ, не останавливаются!

И начинаетъ разсказывать имъ, какое было сраженiе подъ городомъ Ильвовомъ.

- Такъ теб тутъ и лягаютъ, лягаютъ и лягаютъ ус!

- И никакого замиренiя… и никакого замиренiя… - вздыхаетъ одна изъ бабъ.

Она смотритъ жутко круглыми, птичьими, усталыми глазами. Тяжёлая печаль на этомъ жуткомъ отъ внутренней боли лиц. У ней ушёлъ мужикъ.