Суровые дни. Книга 1

Анна еще не развязывал хурджун дома. Дети просили его: «Акга[59], открой! Ну, покажи, что привез». Но он отговаривался, что еще не время. Он ждал ахуна, чтобы тот не мог упрекнуть его в сокрытии какой-либо вещи. Теперь дети, увидев, что отец взялся за заветный хурджун, позабыли свой страх перед ахуном и потихоньку придвинулись. Глаза их горели неуемным любопытством и тайной боязнью, словно из хурджуна должен был вылезти, как в сказке, лохматый дэв с когтями на пятках.

Ахун равнодушно смотрел на их бледные от постоянного недоедания лица с синими кругами у глаз, на худенькие, в цыпках от грязи руки, на жалкие лохмотья, служащие им одеждой и не прикрывающие даже колен у тех двоих ребятишек, у которых не было и штанов. Он привык на каждом шагу видеть эту жалкую нищенскую жизнь. Он считал бедность участью большинства людей, не удостоившихся, как он, например, или сердар, особой милости аллаха. Нельзя роптать и возмущаться против того, что тебе написано на роду!

Анна развязал левую половину хурджуна и вытащил большое серебряное блюдо. Ахун принял ее дрогнувшими от жадности руками, стал рассматривать затейливый орнамент.

— Сомнительно, иним Анна, чтобы такая вещь была целиком из серебра, — покачал он головой и ханжески поцокал языком. — Нет, она, конечно, посеребренная, но мы согласны взять ее из-за красивого узора… Что там еще?

Анна достал какой-то предмет, завернутый в кусок материи.

— Что-то тяжелое! — пробормотал ахун, разворачивая и путаясь от нетерпения в складках. — Никак золото! Или камни?

Завернутый предмет оказался небольшой шкатулкой черного дерева. Ахун открыл крышку, сотворив предварительно молитву против злых духов. В шкатулке лежал серый замшевый мешочек.

— Бог мой, что это такое? — удивился ахун.

Анна с женой, забывшие про стынущий чайник, зачарованно смотрели на мешочек. Ребятишки, замирая от любопытства, выглядывали из-за их спин.

Ахун помял мешочек своими паучьими пальцами, покачал головой.

— Что-то мягкое… Может быть, мука?.. Или порох?..

Он развязал мешочек и опасливо поднес его к носу.

В ноздри ударил редкий запах хны[60]. Ахун еще раз понюхал, уже с демонстративной осторожностью, и сказал:

— Это наверно, очень редкое и ценное лекарство. Оставь его себе, иним.

И отодвинул шкатулку в сторону.

Анна достал украшенный рубинами золотой браслет. Ахун, не сдержавшись, торопливо выхватил его, отставил подальше, любуясь игрой камней. За этим занятием и застал его Тархан, вернувшийся за Анна по приказанию сердара.

Увидев алчное выражение на лице ахуна, при скрипе двери моментально спрятавшего браслет в складках халата, и покорную позу Анна, присевшего у раскрытого хурджуна, Тархан разозлился и гневно сказал:

— Ну — ка, Анна, немедленно забирай свой хурджун и иди за мной! Для тебя повеление сердара — шутка? Или ты ждешь, чтобы тебя с веревкой на шее повели? Идем!

Ахун быстро ухватился за хурджун.

— Вай-вей![61] Какое отношение имеет сердар к хурджуну?

— Это, таксир, вы спросите у самого сердара! — злорадно ответил Тархан.

— Но, Тархан-джан, — заюлил старик, — зачем же спешить? Вот мы сейчас…

— Ну нет, — решительно сказал Тархан и взялся за хурджун, — я не могу нарушить приказ сердара!

Он подмигнул Анна, но тот не понял знака и насупился. Зато быстро сообразила его жена и пришла на помощь.

— Чего ты в самом деле медлишь! Если сердар-ага вызывает, не заставляй его ждать!

Шаллы-ахун, не отдавая хурджун Тархану, просительно сказал:

— Вы идите, иним Анна, а я покараулю здесь хурджун!

Тархан, в душе которого боролись и злость и смех, присел, завязывая хурджун, глянул в беспокойно бегающие глазки.

— Не волнуйтесь, таксир, то, что вам положено по праву, не пропадет! Анна привез этот хурджун, считайте, с того света. Если бы он думал обмануть вас, то тысячу раз смог бы сделать это. Сказал бы, что ничего не привез — и дело с концом. Ведь вы сами знаете, что в этом походе людям пришлось не о добыче думать, а о своей голове! И потом пожалейте этих детей! Смотрите, в каких они лохмотьях, в доме нет ни зернышка, а вы…

— Ладно, кончайте! — сердито сказал Анна, которому неприятен был разговор о его бедности.

— А что, неправду он сказал? — вмешалась жена, прикусив от раздражения край яшмака. — Сегодня повеем кибиткам прошла с просьбой дать муки на одну выпечку! Только у одной Огульнабад-эдже и разжилась чашкой джугары… Хлеб, который ты ел, тоже у нее заняла!

Один из мальчиков спросил:

— Мама! А ты завтра будешь печь хлеб?

Женщина промолчала.

Бледное лицо ахуна порозовело. Он посмотрел на детей, на Тархана, облизнул губы и отпустил хурджун. Блюдо и браслет подвинул поближе к себе.

— Что ж, пойдемте, если сердар так торопится!.. А вот это пусть останется здесь, будем считать, что ни чаши, ни браслета не было в хурджуне.

— Верно говорите, таксир! — согласился Тархан ненова подмигнул Анна. — Считаем, что их вовсе не было!

Он перекинул хурджун через плечо и вышел, сопровождаемый Анна. Шаллы-ахун, торопясь и не попадая ногой в ковушу, закричал:

— Не спешите, Тархан-джан! Вместе пойдем!..