Суровый берег

Улица, на которой жила Синельникова, находилась рядом, и Ирина сразу разыскала ее. Но улица была малопроезжей, здания похожи одно на другое, и пока Ирина нашла нужный дом, стало уже темно. Все же она приметила выщербленную вывеску домоуправления и над ней надписанный мелом номер — всё, как указано было в записке, и смело пошла наверх по лестнице.

Квартира помещалась во втором этаже, и Ирина быстро ее нашла. Зато стучать пришлось долго и кулаками и каблуком, пока кто-то молча открыл дверь и, не спрашивая, пропустил в прихожую.

— Синельникова дома? — спросила Ирина.

— Не знаю. Я только что с фронта, — ответил расстроенный голос из темноты. — Никого не могу найти… Посмотрите сами. Первая дверь направо, возле кухни.

Ирина зажгла спичку и двинулась по коридору. Комната Евгении находилась почти в самом конце, дверь была не заперта. Ирина постучала, но ей никто не ответил, и тогда она вошла в комнату. Может быть, хозяйка спит. В темноте размеренно тикали стенные часы, шуршала маскировочная штора, чувствовался основательный холод.

Ирина снова зажгла спичку. Слабый огонек озарил часть комнаты, потухшую печку, кровать.

Но в комнате никого не было. Раздумывая, Ирина немного постояла, потом пошла искать кого-нибудь из жильцов.

На этот раз ей посчастливилось. Проходя по коридору, она услышала за дверью разговор и, когда вошла в комнату, узнала, что Евгения умерла несколько дней назад, а мальчика соседи взяли к себе. Ирина увидела и Борю. Он был очень худ и выглядел совсем слабым.

Соседи отдали Ирине мальчика. Она сказала, что ребенка увезет к отцу. Она заявила об этом, еще точно не представляя, что будет делать дальше, не знала, что мальчика теперь не оставит. Может быть, удастся устроить его в Кабонах, где она сумеет навещать его через день… Все время перед нею были удивленные глаза ребенка.

Домой она почти бежала. Мальчик был так легок что она не ощущала его на руках и боялась, что не успеет донести.

Дома она сразу же затопила печку, раздела мальчика, накормила с ложечки разогретым концентратом. Глотая слезы и улыбаясь, они смотрела, как он сдержанно ел, маленький человечек, привыкший к большим лишениям. Он был такой худенький и тихий, что Ирина не выдержала и разревелась.

Потом, когда мальчик уснул, она еще долго всхлипывала, подбрасывая в печку бумаги и старые папки, оставшиеся после отца, умершего задолго до войны.

Маленькая, рыжеволосая, она так, не раздеваясь, и переночевала возле печки.

*

Прибыв в Коккарево, Ирина не решилась ехать ночью с Борей через озеро. Мальчик чувствовал себя лучше, но был еще слишком слаб. Устроив его в теплой землянке дорожников, она пошла посмотреть на Ладогу.

Сразу же за бугром открылось невиданное зрелище. Темная снеговая пустыня замерзшего озера была прорезана сотнями световых точек, движущихся от самого горизонта и образующих огромную дугу. Некоторые были близко от берега, и можно было разглядеть расчищенную широкую дорогу с маленькими ацетиленовыми мигалками, указатели, белую будку и шлагбаум заставы.

Быстро приближаясь, огни рассеивали мрак. Казалось, гигантский проспект протянулся в глубину страны, и никакие морозы, метели, снаряды и бомбы не остановят этого надвигающегося света.

Четыре дня назад Ирина ехала здесь днем, была метель, десятки машин торчали в снегу… А нынче утром читала мужественное и простое письмо Андрея Александровича Жданова к дорожникам и поняла, что́ произошло за эти дни.