Susan Sontag. Женщина, которая изменила культуру XX века

Точно так же как и в других произведениях Зонтаг, в «Благодетеле» часто встречаются короткие шутки, афоризмы и так называемые «пасхалки», а точнее, отсылки к другим литературным произведениям. В качестве ироничного примера можно привести сказочный абсурд (Левантийский работорговец) – отсылка к роману «Кандид». В «Благодетеле», как и полагается в философском романе, есть сюжет с «ищущим» героем. Хотя в конце Ипполит заявляет, что «исцелился от снов и изгнал их», его путь, в отличие от пути Кандид, идет в никуда. Этот путь просто заканчивается, истощается[508]. Каким бы ни был сюжет романа, Зонтаг неоднократно говорила, что он не является историей. Все совсем не так, как нам может показаться. Ипполит может быть просто сумасшедшим. Зонтаг твердо решила создать настолько ненадежного рассказчика, что его поведение выходит за все рамки, и в повествовании нет ничего, за что можно было бы зацепиться и что является тем, чему можно поверить.

Альбер Камю (творчеству которого Зонтаг вскоре после этих событий посвятит эссе) написал книгу, которая в некотором смысле перекликается с романом «Благодетель». Повесть «Незнакомец», герой которой Мерсо в некотором смысле напоминает Ипполита. Мерсо не в состоянии плакать на похоронах матери. Он совершенно равнодушен к девушке, которая его любит, и без колебаний убивает человека. Точно так же как и «Благодетель», повесть Камю можно назвать чем-то вроде басни или легенды, однако при этом повествование настолько «вписано» в мир нашей реальности, включая политическую, что отсутствие эмоциональной составляющей у героев является прекрасной иллюстрацией антигуманной системы, которую критикует автор. Ипполит, как и Мерсо, социопат. В «Благодетеле» мир сна представляет собой единственную реальность, поэтому мы не соотносим действие с какой-либо реальной ситуацией. Зонтаг удалось искусно изменить привычный порядок, при котором дневные события во время бодрствования считаются более важными, чем то, что мы видим во сне. В романе «реальный» мир практически не играет никакой роли. Якорь реальности отсутствует, и читатель зачастую получает удовольствие от прочитанных «сказок». Но, в отличие от повести Камю, мы не можем принимать участия в действии романа. Как писал Конрад: «Мы живем точно так же, как спим, – в одиночестве».

Фрейдистские предпосылки превращения сна в реальность совершенно очевидны. Фрейд поместил сон в центр своего миропонимания, именно он утверждал, что сон – это реальность, а также предложил ключи для его расшифровки. В романе «Благодетель» Зонтаг пытается понять, до какой степени можно выступать «против интерпретации». Если фрейдистское объяснение может привести к преувеличениям, которые легко высмеять, то идеи Зигмунда по поводу ума и тела, языка и объекта, сна и реальности являются настолько железобетонно справедливыми, что от них никак не отмахнешься. В тексте книги «Ум моралиста» есть несколько теоретических обоснований того, что написано в «Благодетеле». «Фрейдистский интерпретатор склонен смотреть на сюжет с подозрением», – писала Зонтаг. И: «Фантазия стала психологически реальной и, следовательно, обоснованным предметом аналитического анализа, как и любое реальное событие». Она писала о «схожести видящего сны с художником, о чем пишет Фрейд в книге «Интерпретация сновидений», в которой сон сравнивается с ремеслом поэта». Она отмечала, что «искусство, по Фрейду, становится общественным сном»[509].

Тем не менее в этом романе Зонтаг выступает еще бо́льшим критиком Фрейда, чем в «Уме моралиста». В начале книги Ипполит классифицирует сны: «У меня был религиозный сон», – заявляет он или: «У меня был сексуальный сон»[510]. Он хочет все интерпретировать, чтобы понять их скрытое значение, и это стремление может свести его с ума. «Я не хочу отрицать совершенно очевидное эротическое смысла снов, – пишет он, выказывая уважительное отношение к Фрейду, – все это абстрактные стремления к объединению и проникновению»[511]. При этом он понимает, что эти тенденции – тоска смертная, но читатель-то воспринимает их совсем по-другому. Ипполит участвует в съемках фильма, из чего делает много любопытных наблюдений о природе фотографии. Потом терпение Ипполита заканчивается, и он «наезжает» на режиссера.

«Не оправдывай его, – уговаривал я Ларсена. – Уважай его выбор и не старайся превратить зло в добро. Не надо ничего интерпретировать. В современном художественном мире нет ничего более утомительного, чем стремление оправдаться и сделать так, чтобы одно значило совершенно другое!»[512]

В КОНЦЕ КНИГИ И ПУТИ ГЕРОЕВ ИППОЛИТУ И ФРАУ АНДЕРС УДАЕТСЯ ИЗМЕНИТЬ СВОЙ МЕНТАЛЬНЫЙ НАСТРОЙ.