Его спокойствие меня взбесило.
— Третье января, Макс! — взорвался я. — Четыре месяца до бойни, целых четыре!
Неужели ни Аннелизе, ни Вернер до сих пор не поняли?
Ведь все до ужаса просто.
— Знаешь, о чем я подумал прежде всего, когда Аннелизе сказала мне, что беременна? О том, что нужно сразу же рассказать Майку. Ведь мы с Майком друзья, а друзьям полагается сообщать хорошие новости. Ты и Маркус — единственные, кто еще контактировал с Эви и Куртом. Поэтому только вы в Зибенхохе знали о рождении Аннелизе. Эви и Курт были твоими друзьями. Ты знал о девочке. Почему же не сказал ничего Ханнесу или Вернеру, когда вы готовили спасательную экспедицию? Ведь уже не было смысла держать это в секрете.
Вернер побледнел.
— Что ты такое говоришь, Джереми? — пролепетал он.
Вернер не понимал.
Или не хотел понять.
Ибо вывод из моих рассуждений — полная катастрофа.
— Знаешь, за что мне платят, Макс? За то, что я выстраиваю истории, которые начинаются с «а» и заканчиваются прекрасной, ясно прописанной буквой «я». В данном случае «а» — телефонный звонок, прозвучавший тридцать лет назад. На одном конце провода — ты, на другом… Кто тебе сообщил? Курт? Эви? Или в начале истории — Маркус, на седьмом небе от счастья, стучит в твою дверь, чтобы поведать: Эви беременна, но никто не должен об этом знать. Впрочем, не важно: не думаю, что ты уже тогда решил их убить. Нет.
Теперь все становилось таким прозрачным.
— Когда Аннелизе родилась, вы сели в поезд и поехали в Инсбрук. В январе? Феврале? Главное, когда ты увидел девочку, когда взял ее на руки, только тогда и понял, что Эви никогда не будет твоей, никогда. Ведь ты любил ее, правда? Только вот она выбрала Курта и родила от него дочь. Эта девочка стала явным знаком, плодом их любви. Ты не мог уже лгать самому себе, питать надежду, что эти двое расстанутся. В этот момент ты и решил их убить.
От «а» к «б».
От «б» к «в».
И дальше…
— Но не сразу. Не там. Тебя бы нашли. Арестовали в мгновение ока. Ты не хотел закончить свои дни в тюрьме. Ты хотел убить их здесь. И по вполне определенной причине, не так ли?
Макс качал головой.
Гром прогремел над Блеттербахом.
— Треугольники, — объявил я. — Треугольники вершинами вверх. Символ, который спас мне жизнь в пещерах. Три треугольника вершинами вверх. Корона — вот что такое этот символ.
Макс не реагировал.
Изумление на его лице казалось неподдельным.
Хоть «Оскара» присуждай.
Или он и в самом деле удивился.
Через тридцать лет кто-то докопался до правды.
— Безумие осаждается, слой за слоем, затем ненависть пронизывает их насквозь, извлекая жажду крови. Медленный, холодный процесс. Ты выжидал. Они были твоими друзьями, ты знал их. Знал, что рано или поздно Курт и Эви вернутся туда, где родилась их любовь. И ты обеспечишь себе твердое алиби: расстояние от Зибенхоха. Никто не сможет тебя арестовать. Разумеется, ожидание могло затянуться, но что за важность? Блеттербах находится здесь миллионы лет, а тебе терпения не занимать. Но ждать пришлось всего четыре месяца. Больше того, самозарождающаяся гроза предоставила тебе такое прикрытие, на какое ты и не рассчитывал, так ведь? Но… — Я взорвался. — Что ты почувствовал, когда Грюнвальд выскочил неизвестно откуда? И разрушил весь твой план?
Я сделал шаг вперед.
Пора было заканчивать. И нападать.
— Сколько времени тебе потребовалось, чтобы добраться сюда, Макс? — наступал я. — Сколько времени нужно, если идти через пещеры?
Сквозь душащий меня гнев я расслышал голос Вернера. Дрожащий голос.
— Это невозможно. Это значит, что…
Вот он и наступил.
Ужас.
— Это значит, — закончил я за Вернера, — что в этой истории есть три невинные жертвы. Курт, Эви, Маркус. И один герой. Оскар Грюнвальд. Оскар Грюнвальд, который спас девочку, нарушив планы Макса. Оскар Грюнвальд, которого вы убили.
Как на Ортлесе, подумал я. Невинные жертвы и герои погибают, виновные спасаются.
— Нет, — простонал Вернер.
Больше он ничего не успел сказать. Его глаза расширились. Он поднес руки к животу.
Выражение на лице Макса не изменилось, когда он повернул нож в ране.
Аннелизе закричала, прижав к себе девочку, не давая ей смотреть.