Сущность зла

— Доктора[37] Каттанео я помню хорошо. К сожалению, он скончался лет десять назад. Что касается капитана Альфьери, о нем я ничего не знаю. Могу дать телефон главного штаба провинции. Может быть, им что-нибудь известно. Но не слишком на них рассчитывайте, они ревностно оберегают частную жизнь своих сотрудников. О каком убийстве идет речь? В этих краях восемьдесят пятый был не из лучших годов.

— Вы здешний?

Зеллер теребил в руках позолоченную зажигалку, явно нервничая.

— Родился в квартале Ольтрисарко, вырос у площади Грис, там, где погребок «Санта-Маддалена». В восемьдесят пятом я только-только получил диплом, но хорошо помню, какая атмосфера царила в городе. Ein Tirol[38] объявил войну Италии, напряжение нарастало. Если ваш документальный фильм об этом, боюсь, что…

— Меня не интересует терроризм. Это не мой жанр. Меня интересует убийство, произошедшее неподалеку от Зибенхоха, на Блеттербахе.

Судебный следователь задумался.

— Жаль, но мне ничего не приходит в голову.

— В газетах об этом писали мало. Слишком увлеклись грозой, которая унесла около десятка жизней.

— Грозу я помню. Много разрушений. Неудивительно, что преступление не получило огласки. Кого-нибудь арестовали?

— Нет. Дело, насколько мне известно, до сих пор не закрыто.

Глаза Зеллера блеснули.

— Дело об убийстве не сдается в архив до тех пор, пока преступнику не выносится приговор, но если в течение — сколько там прошло? — тридцати лет никому не было предъявлено обвинение, возможно, что документы поступили в архив суда. Хотите, дам вам пару телефонов, чтобы вы сэкономили время, а?

Я просиял:

— Было бы очень любезно с вашей стороны.

2

Архивариус смерил меня взглядом:

— Здесь ничего нет.

— Вы хотите сказать, документы пропали? — протянул я уныло.

— Ничего подобного: я хочу сказать, их здесь нет.

— И где же они могут быть?

— В соответствующей квестуре[39]. Наверное, полицейские не сдали дело в архив вовремя. У них полно бумаг, так что…

Я перебил:

— За тридцать лет так и не сдали дело? Вам такое кажется возможным?

Это его не касалось.

— Тем более, — пробурчал я раздраженно, — что следствие вели не полицейские, а карабинеры.

Архивариус и ухом не повел.

— Так у них и спросите.

Я вышел из архива, кипя от ярости. Целый день толок воду в ступе, да и елочных игрушек до сих пор не купил. Я припарковался на площади Виттория, за монументом, и смешался с оголтелой толпой в историческом центре Больцано, который местные называют «Портики». Накупил разноцветных звезд, дедов морозов разной величины и по меньшей мере десять кило мишуры и серебряной фольги. Наш дом засверкает огнями.

Я засунул все это в багажник и, перед тем как ехать в Зибенхох, решил сделать последнюю попытку. Позвонил в штаб карабинеров.

После третьего звонка мне ответили скучным голосом.

Я представился, не преминув сослаться на судейского чиновника. Скука пропала, меня стали слушать внимательно.

Я расспросил о капитане Альфьери.

— Могу я с ним поговорить?

— Это затруднительно, господин Сэлинджер. Он умер.

— Очень жаль.

— Достойный офицер. Теперь, если у вас нет других…

— По правде сказать, — вклинился я, — есть еще кое-что…

— Слушаю вас.

В голосе появилось раздражение. Я постарался изложить дело как можно более сжато.

— Я пытаюсь найти документы. Старое расследование, которое вел майор Альфьери.

— Вам следует обратиться в судебный архив.

— Уже обращался, но там сказали, что документов у них нет.

— Странно, — удивился собеседник, — очень странно.

Я не сомневался, что в штабе карабинеров кто-то получит знатную нахлобучку.

— Хотите, назову номер папки?

— Конечно хочу, господин Сэлинджер.

Я продиктовал.

Мой собеседник что-то пробормотал себе под нос. Потом я отчетливо услышал, как щелкают клавиши, терзаемые пальцами, мало приспособленными для таких трудов.

Наконец радостное восклицание.

— Ну конечно, теперь я вспомнил. Убийство на Блеттербахе. Тайна раскрыта, господин Сэлинджер. Дела нет в архиве.

— Оно у вас?

— Оно у мозгоклюя Макса Крюна. В Зибенхохе.

Я остолбенел.

— Что вы сказали?

— Ведь вы оттуда, вы мне сказали, что вы из Зибенхоха.

— Я там живу.

— Тогда вы наверняка его знаете. Глава Лесного корпуса.

— Я его знаю. Вопрос в том, как дело попало к нему в руки.

— А так, что Крюн — сын… хорошей женщины, — веселился карабинер на другом конце провода. — Упрямый как мул. Та история в восемьдесят пятом…

— Вы там были?

— Нет, в то время я преспокойно жил в Поццуоли, хотел стать механиком, и девушки улыбались мне, господин Сэлинджер. Я не так стар, как вы полагаете. Но то, как Крюн всех обвел вокруг пальца, превратилось в легенду. Поэтому я и вспомнил. Ну и тип этот Крюн.

— Мне любопытно. Расскажите, пожалуйста.

— Официально расследование поручили нам, понятно?

— Понятно.