Sustenance (ЛП)

— … с тех пор, как меня арестовали в Праге. На самом деле, тогда я только что поел, когда аврор наткнулся на меня. Я впал в некое уныние, оцепенение, блуждал по сомнительным местам. У девушки, которая подошла ко мне в клубе, был какой-то волшебный наркотик в организме, и когда я выпил ее кровь, то тоже попал под его действие. Очевидно, с тех пор у меня никого не было.

— Милый Мерлин, — выдохнула она. — Не удивительно, что ты настолько плохо себя чувствуешь. Мы должны найти тебе кого-нибудь…

— Нет, мы не будем этого делать, — отрезал он, качая головой. — Я чудовище. Наверное, к лучшему, что я перестаю существовать. Я не хочу больше подвергать этому женщин, Гермиона.

Она вызывающе подняла подбородок и положила руку на бедро.

— А если женщина сама захочет пройти через это?

Он моргнул.

Один раз, два, три.

— Solnyshko, — предупредил он. — Я только что объяснил тебе, что это подразумевает.

— И? — возразила она. — Я прекрасно понимаю, что не в твоем вкусе (на самом деле, я не во вкусе большинства мужчин), но, что касается меня, после всего того времени, что мы провели вместе в течение этих шести месяцев, тебя не должно удивлять, что я согласна на такой вариант, Антонин. Если твое чувство голода хотя бы наполовину соответствует тому, что описано в учебниках, то… — пробормотала она, смущенно отводя взгляд. — Я уверена, ты можешь на это согласиться.

Он отступил назад, схватившись за дверной косяк, по-видимому, чтобы сдержать себя.

— Ты не знаешь, о чем говоришь, ведьмочка, — упрекнул он, его лицо было серьезным, а голос — мрачным, как небо за коттеджем.

— Я… совершенно уверена, что знаю, — ответила она с дерзкой ухмылкой.

— Гермиона, — прорычал он. — Ты не понимаешь. Я больше не трахаюсь, как нормальный мужчина.

Это утверждение попало ей прямо в трусики, не спрашивая особого разрешения с ее стороны. Она была чертовски мокрой, а он даже не прикоснулся к ней.

— Антонин, абсолютно ничто из того, что ты сейчас скажешь, не переубедит меня.

— Ты говоришь мне, что сознательно, добровольно, — он недоверчиво отступил от двери спальни, — предлагаешь мне свою плоть, чтобы я взял ее любыми способами?

Гермиона словно лицезрела ангела и дьявола на каждом из его плеч, тянущих его туда и обратно между крайностями ужасающе обидного отказа и высокооктанового желания.

— Я сказала тебе заткнуться и начать есть меня.

<> <> <> <> <>

— Ты должна уйти. Немедля.

Гермиона только что обнажила перед ним свою шею и почувствовала мягкую хватку длинных пальцев на своем горле. Но Долохов снова сделал шаг назад — спрятал клыки, которые, она успела разглядеть, и приказал ей уйти.

Однако сегодня она была уже не той Гермионой, которая в первую ночь робко ставила на стол леденцы.

Он не избавится от нее так легко.

— Нет, я не уйду, — отрезала Гермиона в ответ. — Я знаю, что, питаясь мной, ты не превратишь меня в вампира — этот процесс гораздо сложнее. И я верю, что ты не возьмешь слишком много крови. Я готова. Я хочу кормить тебя. Чего ты боишься, Антонин?

Гермиона поздно поняла, что это было, вероятно, слишком откровенно, но, как это иногда с ней случалось, слова вырвались прежде, чем она успела подумать.

Долохов издал громкий животный рев, пробил кулаком дыру в деревянной обшивке стены; сила и скорость, рассеянно вспомнила Гермиона. В мгновение ока он оказался рядом и навис над ней, схватив за плечи обеими руками.

— Я боюсь того, как сильно этого ХОЧУ, бесстрашное ты создание! — выкрикнул он, сотрясая ее тело, потому что его самого трясло. — Как думаешь, почему я был так жесток с тобой, solnyshko, отвергал, делал все, чтобы ты от меня отказалась так же, как я сам уже отказался от себя? — Гермиона зачарованно смотрела на его клыки, пока он кричал словно в агонии.

— Антонин! — выдохнула она, наклоняясь ближе, несмотря на его безумие, и неосознанно схватившись пальцами за его кожаный ремень — хрупкий якорь среди его трепещущей страсти.

— Знаешь, почему я так упорно, так тщательно старался не касаться твоей кожи? Знаешь, почему я не доверял себе, что смогу сдержаться от одного прикосновения? Suka blyat’, знаешь ли ты, почему с каждым днем мне становится все труднее не сожрать тебя, удерживая зубами на месте, пока я терзаю твою плоть, заставляя кричать так громко, чтобы каждое дерево в этом проклятом лесу узнало глубину твоего экстаза? Ты знаешь почему, ведьмочка?

Одним молниеносным движением Антонин крепко обхватил ее за спину и притянул к себе так близко, что их носы почти соприкоснулись; его багровый взгляд впился в ее нуждающуюся душу. И тем не менее он продолжал кричать:

— Потому что я ЖЕЛАЮ тебя! Потому что я ВСЕГДА желал тебя! Ты не представляешь, сколько раз, пока я питался другими женщинами, я МЕЧТАЛ, ЧТОБЫ ОНИ БЫЛИ ТОБОЙ!!!

Задыхаясь, хватая воздух ртом, Гермиона позволила этому признанию омыть ее, окрестить. Она пыталась сдержать слезы от неземного облегчения — от того, что ее хотел, удерживал в руках и заявлял на нее права единственный желанный ею мужчина, мужчина, который приложил столько усилий к ее спасению.

Было ли это неправильно? Вероятно.