Sustenance (ЛП)

Она уже давно пересекла границы своего чувства стыда. Гермиона впилась ногтями в его плечи и закинула ногу на его талию, заставив Антонина закрыть глаза, закусить губу и обреченно застонать. Гермиона не знала, и по большому счету ей было все равно, вызвано ли ее лихорадочное желание его вампирским обаянием или только им, этим мужчиной, кем бы он ни являлся — живым, мертвым или восставшим из мертвых.

В какой-то момент она почувствовала, что Антонин закрылся от ее неистовой страсти.

— Гермиона Грейнджер, — предостерегающе прорычал он и медленно опустил ее ногу. Выглядело так, как будто ему не хотелось этого делать. Антонин сделал несколько глубоких прерывистых вдохов. Его глаза были все еще закрыты. — Мне запрещено покидать этот коттедж. Сейчас, — сказал он, открывая глаза их и делая шаг назад, — я прошу тебя со всей сдержанностью, которой еще обладаю, покинуть меня.

— Пожалуйста, — взмолилась она, ее голос звучал жалобно, демонстрируя, что она окончательно переступила через свою гриффиндорскую гордость. — Антонин, я не могу позволить тебе так поступать с собой…

Но менее чем за долю секунды Антонин, применив свою сверхъестественную скорость, как и несколькими минутами ранее, поднял ее, поставил на крыльцо, тщательно избегая ступать за пределы защитных чар, захлопнул деревянную дверь и запер на засов.

========== Часть 3 ==========

Комментарий к Часть 3

Примечание от переводчика: Для лучшего восприятия образа Роули представьте себе Криса Хемсворта в роли Тора.

— Как дела у Антошки? Ты уже призналась ему в любви?

Торфинн сидел на большом кожаном диване в своей гостиной, а Гермиона достала из сумочки и положила запечатанное рукописное письмо перед ним на стеклянный кофейный столик.

В течение последних шести месяцев, поскольку ни Торфинн, ни Антонин не могли вызывать патронус, или общаться друг с другом каким-либо иным способом, Гермиона взяла на себя смелость поддерживать их обмен письмами, находя их крепкую дружбу довольно милой. Строго говоря, это не соответствовало правилам ареста, но и не совсем противоречило им. В любом случае, у Торфинна осталась всего пара недель ареста, и вскоре он сможет аппарировать в Озерный край и самостоятельно навестить Антонина.

— Дела не очень хорошо. Не совсем призналась, — ответила она, откинувшись в кресле-мешке и разглядывая многочисленные постеры в рамках — «Металлика», «Мегадет», «Раммштайн», «Джудас Прист», «Айсед Ерс», «Амон Амарт», «Саботон» — пока Торфинн заканчивал забивать свой кальян.

— Мне… очень жаль, Гермиона, — искренне произнес Роули, делая несколько затяжек, чтобы раскурить кальян.

Мэнский кот Лемми{?}[Кот Торфинна назван в честь безвременно ушедшего солиста группы Motorhead] запрыгнул ей на колени, мурлыча и требуя погладить его по голове.

— Вообще-то, — уточнила она с глубоким вздохом, — это была… настоящая катастрофа.

Гермиона уделила необходимое внимание Лемми, поглаживая его шерстку, пока рассказывала Торфинну об обстоятельствах вчерашнего визита в коттедж Долохова. Она не стала вдаваться в подробности всего, что сказал ей Антонин, поскольку все еще переваривала это сама, но попыталась изложить Торфинну основные моменты визита. Сейчас встречи с Роули для нее приобрели характер дружеских посиделок, нежели рабочего задания, поскольку Торфинн давно передал ей всю информацию, которой владел. По крайней мере, Гермиона считала именно так.

— Яйца Одина, — выдохнул он, предлагая ей затянуться кальяном, от чего она вежливо отказалась — почему-то от кальяна у нее начинала болеть голова. — Не могу, блядь, поверить, что он тебе отказал. Какой идиот. Вот погоди, получит он от меня следующее письмо! — предупредил он, посмеиваясь.

— Честно говоря, я тоже этого не понимаю, если только он не находит меня отвратительной, что…

— Ха-ха, нет, это не так, — перебил Торфинн, — поверь мне. Он просто гребаный придурок. Откровенно говоря, позволить ему питаться тобой — это меньшее, что ты можешь сделать после…

У Торфинна было много выдающихся способностей, но ложь не была одной из них. Его рука, сжимавшая шланг кальяна, застыла в воздухе, а голубые глаза расширились и напоминали большие бирюзовые кабошоны.

— …меньшее, что я могу сделать после чего, Торфинн? — настойчиво спросила Гермиона, резко выпрямляясь на своем кресле-мешке с фасолью и отправляя испуганного кота на кухню.

— Да, ничего, я просто пошутил. Дурацкая шутка. Не беспокойся об этом…

— Нет, Торфинн, это была не шутка. Я уже достаточно хорошо знаю тебя, чтобы распознать ложь. И, судя по всему, ты говорил не об инциденте с моим шрамом, поскольку о нем я давно уже знала, а ты выглядишь так, будто тебя только что поймали на разглашении государственной тайны. Что ты скрываешь от меня?

— Это лишь… это лишь расстроит тебя, поверь, — предостерег Торфинн, поднимая руку. — Это огорчит тебя, а мы не хотели, чтобы тебе было больно.

— Мы? — прошипела она, совершенно разгневанная. — Хорошо, что вы оба скрываете от меня?

Гермиона скрестила руки на груди. Торфинн потер лицо обеими руками.