Sustenance (ЛП)

Каблуки Гермионы цокали по каменной дорожке, ведущей к коттеджу, она насвистывала мелодию, которую часто использовала, чтобы предупредить Антонина о своем присутствии, — вступительный отрывок из «Пети и волка» Прокофьева. Никакой реакции на ее появление не последовало, однако она и не ожидала ее. Гермиона положила руку на дверную ручку и решила известить о своем приходе:

— Антонин? Я пришла.

Повернув ручку, она обратила внимание, что дверь даже не заперта.

Открыв ее, Гермиона сделала несколько шагов внутрь дома, минуя квадратный стол. Сегодня вечером она не взяла с собой флаконы с кровью. Если ее план удастся, подумала она с ироничной зловещей ухмылкой, она сама сегодня станет закуской.

Гермиона сразу заметила, что дыру в деревянной обшивке, сделанную его кулаком накануне, Долохов заклеил оберточной бумагой и скотчем. Пожалуй, тот факт, что он не использовал волшебную палочку для ремонта, был самой наглядной демонстрацией того, как мало у него осталось магии.

Через слегка приоткрытую дверь спальни Гермиона увидела Пожирателя смерти, которого уже привыкла считать своим, — Антонина Долохова, сидящего в постели с таким видом, словно он впал в депрессию. Его длинные темные волосы лежали в очаровательном беспорядке, и он снова был одет в любимую белую майку и тонкие пижамные штаны на завязках. Он посмотрел в сторону двери с мрачной покорностью поверх книги «Живешь только дважды{?}[Одиннадцатый роман Яна Флеминга о Джеймсе Бонде]», название которой Гермиона сочла странно подходящим.

Однако Антонин не стал ворчать.

Гермиона была уверена, что он упрекнет ее за возвращение, даже разозлится, бросив что-то вроде: «Я сказал, чтобы ты оставила меня, упрямая девчонка!». Но он лишь отложил свой роман, встал с кровати и медленно пошел к двери. Антонин остановился у дверного косяка спальни и вцепился в него обеими руками, не отводя ошеломленного взгляда от Гермионы.

— Sol…nyshko… — пробормотал он. — Что… на тебе надето?

Для этого визита Гермиона выбрала в своем гардеробе нечто особенное. Обычно она приходила к Антонину в деловой повседневной одежде, той, которую носила на работу в Министерстве. Но сегодня ночью требовалось оружие более высокого калибра.

На ней было кроваво-красное платье трапециевидной формы без бретелек и с расклешенной юбкой, доходившей лишь до середины бедра. Спереди платье сверху донизу скрепляла позолоченная молния. Гермиона надеялась, что выглядит сейчас как очень соблазнительная добыча. На ногах у нее были алые туфли на тонкой шпильке. Подойдя к нему ближе, Гермиона тряхнула своими длинными распущенными кудрявыми волосами и улыбнулась, демонстрируя вишневую помаду.

— Я здесь, чтобы соблазнить тебя.

У Антонина отвисла челюсть.

И его клыки уже были на месте.

Он медленно оглядел ее с ног до головы, в голодных глазах сверкнул гранатовый блеск, не скрывающий его бурную реакцию. Его тонкие пижамные штаны, впрочем, тоже мало что скрывали.

Но капля долоховского упрямства все же осталась.

— Гермиона, — предупредил он решительно, но тихо. — Уходи отсюда. Это не шутка. В таком виде… и, какой бы я ни чувствовал голод… я не буду… — Антонин глубоко вздохнул, закрыв глаза. — Я не смогу остановиться. Ты… неотразима.

— Антонин, — его глаза резко раскрылись, и он отступил назад, стоило ей приблизиться к нему. — Торфинн мне все рассказал. О том… почему тебя обратили.

Антонин моргнул, ему потребовалось несколько секунд, чтобы осознать всю значимость ее слов. Затем он глубоко вздохнул, отворачиваясь от нее в сторону затемненного окна. Гермиона знала, что он предпочитал оставаться в своей комнате, когда вставало солнце, и использовать ничтожные остатки своей магии для блокировки дневного света, отказавшись от идеи спать в гробу, как это делают некоторые вампиры. Антонин считал это «неуместным» и попросту неудобным, и она его прекрасно понимала.

— Nyeeeet, bratishka, — пробормотал он, ущипнув переносицу. — Я не могу, блядь, поверить, что Торфинн это сделал…

— Не сердись на него, пожалуйста. Я буквально вытянула из него эту информацию, — сказала Гермиона, делая еще один шаг к нему. — Но суть не в этом. Суть в том, что я и есть та причина, по которой ты оказался в таком затруднительном положении, Антонин.

— Нет, Гермиона, — сказал он, качая головой, ее имя было мягким и нежным на его губах. — Я взрослый мужчина. Я сам сделал этот выбор.

— И этот выбор — единственная причина, по которой я все еще жива.

Внезапно, в стремительном порыве дерзости, Гермиона расстегнула несколько верхних дюймов молнии на платье, обнажая ложбинку между грудей.

Антонин застонал, словно она его ранила.

— Блядь, solnyshko…

Он не мог отвести взгляд.

— Антонин, — взмолилась она, — позволь мне спасти тебя сегодня ночью, и каждой ночью, когда ты будешь нуждаться во мне. Позволь спасти за все разы, когда ты спасал меня, не прося ничего взамен. И позволь мне спасти тебя для себя, — шептала она, сокращая расстояние между ними и, протянув руки, обняла его, сцепив ладони на шее. — Потому что я никогда больше не смогу чувствовать себя живой без тебя.