Владимир Сергеевич извивается на полу, спиной кверху, не в силах перевернуться. Теперь он больше похож на ящерицу, чем на человека. И очень далек от любого крупного хищника. Даже смешно.
– Уберите от меня эту ненормальную, – кричит он, когда я поправляю его штанину, чтобы удобнее было наблюдать за раной.
Кожа вокруг скальпеля чуточку набрякла и посинела, одна за другой из ложбинки вокруг рукоятки выкатываются две капли крови, но в целом ситуация стабильная, хотя я бы предпочла, чтобы скальпель вынимал кто-то с медицинским образованием и опытом.
– Уберите ее от меня! – надрывается Владимир Сергеевич. Я поднимаюсь на ноги, оглядываю дом. Повсюду валяются стулья, кое-где книги. Я поднимаю “Преступление и наказание”, несу его показать Владимиру Сергеевичу, кладу на пол прямо у его лица.
– Ну дела, – наконец говорит один из спецназовцев.
– Этот, что ли, педофил? – спрашивает второй у Мити.
Митя кивает. Как-то очень медленно он переворачивает один из опрокинутых стульев и, нашаривая сиденье, будто старик, опускается на него. Тим куда-то делся. Я оглядываю комнату, но его нигде нет, остались только быстро темнеющие лужицы крови на полу.
– Арестуйте эту сумасшедшую! – надрывается Владимир Сергеевич, ерзая по полу. – Она ненормальная! Уберите ее отсюда!
– Кто бы говорил про ненормальность, – вдруг говорит один из спецназовцев. – Пошли посмотрим, может, скорая приехала уже.
– Ага, и покурим. Если что, – обращается второй к Мите, – мы ничего не видели.
Они выходят. Владимир Сергеевич захлебывается криком и вдруг зажмуривается, перестает дергаться и начинает плакать. Плечи его трясутся, из носа текут сопли. Он рыдает и стучит кулаком по полу. Что еще он может сделать?
– Медведь, – говорю ему я, – отгрыз бы ногу и убежал.
Я вдруг замечаю молоток в своих руках. Мне хочется отбросить его подальше. Владимир Сергеевич продолжает рыдать на полу. Он всхлипывает совсем как ребенок, совсем как Коля Полецкий, которому не поверила мама.
Медленно, осторожно я подбираюсь к Мите и протягиваю молоток ему.
Это оружие.
Так положено – убийцы и преступники сдают оружие представителю власти.
Я только что взяла скальпель и молоток и прибила ногу – ногу живого человека – к деревянному полу.
Сзади подходит Тим. Наверное, он выходил умыться, потому что его лицо, и рубашка, и руки, и волосы – все мокрое. К носу он прижимает маленькое окровавленное полотенце.
Мне очень хочется взорваться прямо здесь. Упасть на пол рядом с Владимиром Сергеевичем, и кричать, и плакать.
– Ничего, ничего, – сквозь полотенце глухо говорит Тим.
Его слова достают меня с самого дна, его пальцы тянутся к моему плечу, и я, невероятным усилием превозмогая себя, тихонько говорю ему:
– Бить нельзя.
Он послушно отводит руку, и тогда я сама делаю шаг ему навстречу – и обнимаю его (он ниже меня почти на голову), и немножко качаю его в своих руках, и чувствую, как его деревянное тело, в которое за его недолгую жизнь вонзалось множество скальпелей, вдруг разом обмякает. Я слышу, как снова упал на пол молоток – Митя едва успевает подхватить Тима, другой рукой он виртуозно подставляет Тиму стул, на котором сидел сам, и Тим падает на стул, а Митя обнимает его голову и стоит так, прижав к себе голову Тима, легонько гладя его по волосам.
Я снова поднимаю молоток – не стоит оставлять оружие валяться на полу – и тщательно обтираю его рукоятку своей курткой. Так положено. Не помню почему.
Дверь снова открывается. Вначале входит облачко пара и табачного дыма, за ним снова люди в шлемах, позади всех – человек в белом халате с чемоданчиком. Он присаживается на корточки у пришпиленной к полу ноги Владимира Сергеевича, тихо присвистывает.
– Она! Она воткнула в меня скальпель! Молотком! Молотком вбила! Размозжила кость! – визжит вдруг Владимир Сергеевич. – Грязный скальпель! У меня будет заражение крови! Столбняк!
– Не, ну я не смогу работать, если он будет так орать, – говорит человек в белом халате людям в шлемах.
– У него есть прививка от столбняка, у него есть все прививки. Я видела его медицинские документы, – говорю я человеку в халате.
Владимир Сергеевич визжит.
– Не, ну если все прививки, тогда… – Один из тех, кто в шлемах, тяжелым ботинком пинает Владимира Сергеевича по голове, и крик резко прерывается.
– Все прививки – это хорошо, – говорит человек в халате, ловко обрезает штанину и накладывает на черенок скальпеля щипцы. – Это предусмотрительно. Значит, до тюрьмы доживет. Это прекрасно.
Щипцы срываются один раз, другой.
– Хорошо прибила, качественно, – говорит человек в халате, поднимается на ноги. – Так я его не отдеру.
Люди в шлемах почему-то ржут.
– Ну, зайдем с другой стороны, – щерится один из них. – Для твоего удобства.
Они хватают прибитую ногу и тянут ее вверх, Владимир Сергеевич орет:
– Кровь! Тут повсюду кровь! Я истеку кровью!
– И гораздо быстрее, если орать не прекратишь, – отзывается человек в белом халате.
– Надо ж было так его приколотить, – шипит один из спецназовцев. – Полку можно повесить, и то выдержит.