Суворовец Соболев, встать в строй!

— Толя, давай! Толя, дави его! Давай, бей, не стесняйся!.. И Толя, правда, непонятно какой, шёл, двигался, наступал. Потом всё менялось, и уже другой, и опять не понять какой, Толя наступал, шёл вперёд, наносил удары.

Но отступать на открытой площадке ринга было не безопасно, и кому-то из боксёров вдруг пришла богатая идея – не уходить, а прятаться за тренера. И получалась какая-то беготня вокруг рефери. Он только и успевал поворачиваться то в одну, то в другую сторону, то и дело вытаскивая из-за спины то одного, то другого боксёра, и опять не понять какого: то ли из красного, то ли из синего угла. Болельщики так же не могли понять, за кого они болеют.

Наконец, отзвунел гонг, и боксёры разошлись по своим углам, предоставив судье решать, кто, кому и сколько нанёс ударов. Но больше всех был озадачен и устал рефери. Он машинально и недовольно, не смотря на все правила приличия, водил рукой за спиной, видно, пытаясь обнаружить там спрятавшегося от ударов рыжего боксёра.

Когда начался второй раунд, рефери отодвинулся близко к краю, но бесполезно. Боксёры и там продолжали накручивать вокруг него обороты, спасаясь от разящего противника. Наконец, рефери всё надоело, и он вытащил обоих боксёров перед собой и, резко взмахивая рукой, стал им что-то строго вещать. Потом сказал: — «Бокс!», — и сделал шаг в сторону. И вот тут рыжий гражданский Толя из двадцать восьмой школы прямым ударом заехал Декабрёву прямо в нос. Толя сел на ринг, капелька крови появилась у него над губой, и он заплакал. Судья остановил поединок, взял боксёров за руки и, немного подождав, поднял руку Толе гражданскому. Это был единственный проигрыш суворовцев на сегодняшний день.

Толя, плача, покинул ринг, ему дали выбраться из ряда болельщиков, и он, на ходу снимая перчатки, направился в раздевалку. Витька с Санькой подскочили к нему и стали успокаивать.

— Здорово ты этому рыжему, то есть гражданскому. Это судья, наверно, неправильно, подсчитал очки, — начал Витька. Хотя какие очки. Толя был в нокдауне.

— Не получилось из меня боксёра, — всхлипывал проигравший и размазывал слёзы по щекам.

— Да не переживай ты, подошёл к ним Володя. – Ты же был единственным из седьмой роты. Самое главное, что вышел, что переборол себя. И бокс провёл не так уж плохо. Всё будет хорошо.

Толя хотел улыбнуться, но улыбка получилась сквозь слёзы.

— Считай, что это последнее поражение. Главное – переступил через себя, а это уже победа.

«Эх, и мне бы переступить через себя», — подумал Санька…

После обеда наступил самый волнующий момент, когда все строем направились в клуб на торжественное собрание и концерт. И на этом праздник не кончился: после ужина старшеклассники торопились в клуб на танцы, а младшим ротам до самого отбоя разрешалось смотреть телевизор.

Как всегда, на торжественном собрании начальник училища долго говорил о Советской Армии и Военно-Морском флоте. Потом вручались ценные подарки, грамоты и объявлялись благодарности. Перед концертом сделали перерыв, и Витька тут же потащил Саньку в коридор.

— Пошли скорее, он ждёт!

Санька, уже привыкший к постоянно воспламеняющимся Витькиным идеям, почти безвольно, как преданный пёс, последовал за ним, не представляя, кто ждёт и зачем.

— Скорее, — торопил Витька, — он уже там.

Спрашивать было бесполезно.

В коридоре их ждал Гришка Голубков.

— Принёс? – спросил Витька.

— Восемь штук.

— Где?

— Под шинелью.

— Почему молчат?

— Там темно.

— Так давай скорей. Себе оставишь трёх, мне трёх, Саньке двух.

— Суй сразу под гимнастёрку, не гукнут, — проинструктировал Гришка и принялся вытаскивать сизохвостых, крепко сверху сжимая их за крылья. Он ловко распихал птиц по запазухам сначала Витьке, а затем Саньке и дал последнее указание, — прижимайте крепче, не шелохнутся.

Когда голуби прижались к Санькиному телу, он испугался: «Какие большие, как бы не заметили».

— А теперь на улицу и заходим на сцену в самый последний момент, чтобы никто не увидел, — приказал Витька.

В зале бродили и переговаривались, когда голубиная троица оказалась за кулисами. Занавес уже разделял зал и сцену. Майор Сорокин приказал роте занять широкие сценические ступени. Тут же из зала поднялся Волынский в чёрном костюме и белой рубашке. Его наглаженные брюки торжественно поднимались над лакированными ботинками, обнажая белоснежные носки. Рубашку украшала бабочка.

Дрогнул и распахнулся красный плюш занавеса. Зал затих. Ведущие суворовцы из первой роты, ещё не успели достигнуть середины сцены, как Волынский вытянулся, улыбнулся, протянул руки вперёд и застыл в таком положении.

— Хор суворовцев седьмой роты исполняет песню на музыку и слова Волынского «То суворовцы идут», — торжественно сообщил ведущий.

Оркестр в своей яме грянул первыми радостными аккордами, и автор взмахнул руками:

— Солнце скрылось

Над полями,

Только слышно там и тут:

Взвейтесь, соколы, орлами… -

То суворовцы идут…

После этой песни хор с чувством исполнил «Шли с войны домой советские солдаты».