Суждено выжить

Утром затишье. Немцы завтракают. У нас завтрак еще не принесли. Только с термосами за спиной появились люди, как загудели немецкие самолеты. Они летели строем по пять машин, образуя правильные колонны. Их более пятидесяти, им никто не мешает. Не спеша в воздухе перестраиваются. Пристраиваются друг к другу в хвост. Растягиваются в шеренгу, образуя цепь со звеньями из летящих стервятников с черной свастикой на крыльях и фюзеляжах. Поравнявшись с нашими окопами, летящая цепь низко опускается к земле. Ревут сирены, воют бомбы, гремят разрывы. С визгом летят пули и осколки. Вот летящая цепь в воздушном пространстве соединяется своими концами, образуя замкнутую фигуру, одна сторона которой кружится над нашими окопами, другая уходит далеко в наши тылы, низвергая на головы людей тонны огня и дыма. Гудят, стонут земля и небо. Кажется, в этом кошмаре смерть всех найдет. Но вот цепь размыкается, самолеты уходят. Окопы оживают, слышатся голоса людей. Все бегут на свое место к орудиям, пулеметам и минометам, так как на смену самолетов заухали пушки, заскрипели шестиствольные минометы. В окопах ад. Кругом рвутся мины и снаряды, много прямых попаданий. Под прикрытием артиллерийского огня немцы бегут к реке. Ночью они приготовили для переправы плоты и лодки. Огонь артиллерии и минометов переносится на наш второй эшелон.

«А все-таки ты хороший брехун, Морозов, – кричал Шишкин. – Не ты ль вчера говорил, что немцы целый месяц не очухаются после нашего набега».

Морозов виновато молчал. Он делал вид, что занят: загородившись пулеметом "Максим", наблюдал за плывущими по реке немцами.

«Огонь», – передалась по окопу команда. Шквальный пулеметно-винтовочный огонь прижимает немцев ко дну лодок и плотов. Редкими, но меткими выстрелами заухала наша артиллерия. От прямых попаданий плоты стали разваливаться, отдельные бревна поднимаются высоко над водой. Лодки тонут. Над рекой рвутся снаряды, начиненные шрапнелью. Вода в реке становится от крови багровой. Немцы, оставляя на реке плоты и уцелевшие лодки, плывут к берегу. Но до берега добираются только счастливчики. Убитых, раненых, бревна, лодки и плоты течение несет в озеро Ильмень.

«Ну что, бахвалы, завоеватели всего мира, побежали, – кричал Меркулов. – Жаль, что вас нечем достать».

«Ну и денек сегодня выдался, чем-то напоминает вчерашний, – говорил Шишкин. – Сотни фрицев по-пластунски плывут по дну реки, а может уже достигли дна озера. Хороший корм для рыб и раков. С самого утра гады пошли в атаку, не дали даже позавтракать. На желудке тоска, в кишках ветер гуляет. Пусто, а есть уже не хочется».

«А ты ешь, товарищ командир взвода, – посоветовал Морозов, видя, что Меркулов отвернулся от чашки, – не хочешь, а все равно кашу толкай в рот. Хлеб побереги на всякий случай».

«Что ты имеешь в виду под всяким случаем, – перебил его проходивший мимо политрук. – Здесь будем стоять насмерть без всяких случаев. Умрем все, но этого рубежа фашистам не отдадим. Ясно, боец Морозов?»

«Ясно, товарищ политрук, – отрапортовал Морозов, – но…»

«Без всяких но», – сказал политрук.

Морозов хотел сказать, что он отступает с Латвии. Были для немцев препятствия, казалось, непреодолимые. Они их обходили, создавая впечатление, что пытаются взять лобовой атакой. Дай бог, чтобы здесь было все в порядке. Не обошли бы они нас где-нибудь за Шимском и не окружили. Об этом не могли не думать солдаты. Но политрук, по-видимому, знал это и, не дожидаясь ответа Морозова, пошел дальше.

«Выше голову, красноармеец Морозов, – сказал Темляков. – Ты кадровый солдат, а я ополченец из-под Москвы. Мы с тобой друзья, не правда ли. Давай не будем забывать солдатскую пословицу – будем меньше говорить и меньше думать. Пусть за нас думают командиры. Наше дело – без промедления выполнять все команды».

«Что ты меня учишь и даешь наставления, как отец. Слава богу, уже три года, как в армии. Поэтому мне не первый снег на голову. Немцы по нескольку раз повторяют свои атаки, но, мне кажется, небольшими силами. Ты мне говоришь, что я не должен думать. Я думаю, потому что я не предмет, не машина и не лошадь, и я думаю, что немцы рано или поздно обойдут нас с фланга и заставят бежать. Любой ценой, но они форсируют реку и двинутся к Великому Новгороду».

«Умрем, товарищ Морозов, но этому не бывать, – крикнул Меркулов. – Великий Новгород еще никогда и никем не был покорен. Я сам родился и вырос в Новгороде. Даже все далекие предки мои новгородцы. Если мы сдадим этот город, старики-новгородцы, умершие еще в период татарского ига, перевернутся в своих могилах. Такого позора они не перенесут».

В это время наш репродуктор, вынесенный далеко вперед от передней линии, громко заговорил по-немецки.