Суждено выжить

Наконец, атака отбита. Уставшие солдаты расположились на привал. Кто-то крикнул звонким, еще не испорченным простудой голосом: «Бойца Меркулова к командиру роты!»

Павел неуклюже влез в землянку, до предела насыщенную табачным дымом. Он никого и ничего не видел, но знал, что раз вызвали – командир в землянке, поэтому поднял руку к пилотке и негромко сказал: «Красноармеец Меркулов прибыл по вашему приказанию». «Проходи, садись, товарищ Меркулов», – глухо, казалось, из-под земли, проговорил командир.

Когда Павел огляделся, заметил, что ему надо было спуститься вниз еще на три ступеньки. Командир роты, политрук и еще двое незнакомых ему людей сидели за столом при свете коптилки. Политрук роты спросил Меркулова: «Где, кем работал до войны? Какое образование?» Павел ответил. «Да вы садитесь, товарищ Меркулов», – предложил командир роты.

«Не рано ли инженеров посылать рядовыми на передовую, – продолжал политрук. – Мне кажется, от него в тылу пользы в сто раз больше, чем здесь. Или хотя бы организовать для таких ребят краткосрочные офицерские курсы».

«Ты прав, – подтвердил командир роты, – через два-три месяца из него получился бы грамотный офицер: артиллерист, связист, танкист, не говоря уже о пехоте. Много война запросит специалистов. Она только начинается, а конец ее будет через долгие годы. Впрочем, товарищ Меркулов, мы вас вызвали, чтобы назначить командиром взвода. Час назад в бою вы показали себя героем».

«Я не могу, – сказал Меркулов. – Не имею права. У меня не только военного образования, даже военной практики нет. В армии не служил, в институте не было военной кафедры, военных сборов не проходил. Командира взвода из меня не получится».

«Товарищ Меркулов, разговорчики, – перебил политрук. – Вам приказывают, а не предлагают. Необходимо принять второй взвод. Исполняйте!»

«Есть исполнять!» – выдавил из себя Меркулов.

«А за проявленную в бою храбрость мы вас представим к награде, а если останемся живы, к концу войны сделаем из вас генерала. Можете идти», – сказал командир роты.

Так Павел принял второй взвод. Ему казалось, это временно. Как появятся с пополнения офицеры, он займет свое место солдата. На войне все временно. Сейчас жив, а через несколько минут убит. Сейчас солдат, а через час сражений, через месяц – лейтенант. Так и до генерала можно дослужиться.

Павел ознакомился с каждым отделением, поговорил с каждым бойцом по душам, по-солдатски. Переходя по извилистому ходу сообщения от одной огневой точки к другой, он шел во весь рост, не пригибая головы. Бог ростом его обделил, но не обидел головой и телосложением. Для своего роста он был широк в плечах, с достаточно развитой мускулатурой рук и ног. Не по росту большая голова сидела на короткой жилистой шее. Высокий лоб наполовину закрывала каска. Густые длинные белесые брови свисали над глазами и придавали ему суровый вид. Круглое скуластое лицо напоминало азиатское. Небольшие серые глаза глубоко сидели за лохматыми бровями и голубоватыми ресницами. Белесые длинные студенческие волосы он сумел сохранить. В военкомате его наголо не остригли – в окопах было не до волос. Разговор, взгляд, улыбка Павла чем-то подкупали, располагали к себе.

Немцы ежедневно атаковали по нескольку раз в день по установленному их командованием графику, с прусской точностью и последовательностью. Регламент дня исполнялся ими точно – завтрак, обед, ужин, отдых. Артобстрел и вылет самолетов для бомбежки нашей линии обороны проводился строго по расписанию. Наши солдаты быстро узнали это расписание и были готовы для встречи.

«Сейчас немцы пойдут в атаку», – кричали в окопах. Через несколько минут на противоположном берегу реки немцы нехотя вылезали из укрытий, бежали к реке, плыли, садились на плоты и в лодки. Наши солдаты их подпускали близко и уничтожали. Кто из немцев умудрялся закрепляться на нашем берегу – тех выбивали контратакой.

Вечером, тоже по расписанию, через установленные громкоговорители приглашали ужинать, рекламируя немецкую кухню. В плен предлагали сдаваться по пропускам и паролям. Пропуска разбрасывали вместе с листовками с самолетов. Расхваливали быт лагерей военнопленных. В конце грозились уничтожить всех и каждого.

Ночи немцы боялись. Над их окопами, над всей передней линией обороны беспрерывно висели осветительные ракеты. Всю ночь напролет фашисты стреляли из пулеметов и автоматов трассирующими пулями – боеприпасов они не жалели. В мирное время это зрелище красиво, приятно на него смотреть, но в войну оно не праздничное.

Погода стояла сухая, теплая, как по заказу. «Самое благоприятное время для уборки урожая, – говорили призванные из деревни солдаты, – рожь уже созрела».

Меркулов думал о другом. В Ленинграде осталась его девушка, однокашница. Он ждал защиты ее диплома и только поэтому не уехал в Алма-Ату, а дождался войны. Что с ней, где она сейчас.

На небосклоне со стороны врага появилось небольшое черное облако. Сквозь грохот орудийной канонады стали слышны далекие раскаты грома. Их спутать было не с чем. Казалось, дрожала земля.