Svadba

Молодчина Полюся! Видимо, тоже почувствовала, как нелеп сей высо­кий треп за нарядным и сытым столом. Нельзя ли поскромнее, господа ев­рей­ская публика! Однако Кирилл, ни капли не сумяшися, заговорил о душе и бессмертии. Он не только верил и в то, и в другое, но и с превеликой логичностью, ссылаясь на горы книг по генетике и реинкарнации, доказывал, что это единственные две вещи из мира трансцендентности, легкомыс­лен­ное отношение к которым может вскоре дорого обойтись всему человеческому роду. Начал он взволнованно, встал, с не­свойст­вен­ной ему застенчивостью, но резко осадил Полюсю за "неуместный пред­мет для насмешек" и буквально преобразился. Он даже паузу сделал, что тоже никак не свойственно было его темпераментной, зачастую захлебывающейся речи. Осадив Полюсю, он сделал паузу, и в этот момент всем передалось его внутреннее волнение. Заметно было, что он либо подбирает нужные слова, либо борется с соблаз­ном поведать всем нечто важное.

И он поведал о том, что произошло с ним в прошлом месяце в Израиле. Когда стало понятно, о чем он рассказывает, я чуть было не расхохотался. Дело в том, что мне эту историю он рассказал, причем, по обыкновению, по секрету, еще с месяц тому назад, то есть сразу же по окончанию своего турне на нашу истори­ческую родину. Тогда он звучал гораздо проще, и мне даже в голову не приш­ло, что надо сдержать себя от смеха и поддевок, настолько не вязалось все, что с ним, якобы, произошло, с тем, каким я знал его многие годы. На этот раз я почув­с­т­во­вал, что надо сдержаться, обижать не стоит – такая необычная сила, а может быть, не сила, а несвой­ственная ему одухотворенность, что ли, исходила вдруг из са­мых потаен­ных глубин его существа.

Кошмар! Не Кирилл, а ваше священство.

Итак, что же случилось с ним на родине предков? Его осенило, что он был та­кое в прошлой жизни. Да-да-да, шутки в сторону, руки по швам. Его не просто осенило, ему дана была возможность увидеть себя в прошлой жизни воочию. При­чем, все это произошло очень просто. Он был на экскурсии в Масаде – крепость такая древняя на самой вершине утеса над Мертвым морем, куда в 70-м году новой эры после взятия римля­на­­ми Иерусалима и разрушения храма сбежало где-то около тысячи героических евреев вместе с женами и детьми и там укрепилось для дальнейшего сопро­тив­ле­ния. И в течение двух лет 15-ти тысячная, технически хорошо оснащенная, по тем временам, армия римлян ничего не могла с ними поделать. А когда, наконец, вошла в крепость, то нашла только свежие трупы. Лучше умереть стоя, чем жить на коленях. Все защитники Масады, за исключе­нием семи женщин и детей, спрятавшихся в колодце, фанатически верные своей родине, предпочли покончить с собой, но врагу не сда­ть­ся.

Кирилл понял, что с ним что-то происходит еще до того, как он с группой тури­стов пришел в крепость. Примерно, на половине пути на узкой тропинке, по которой они поднимались, у него опустился вдруг низ живота, и перед ним за­брез­жи­ла как бы, но в явных очертаниях и предметно, глиняная ваза, причем с крышкой. Он еще подумал: кастрюля все же, а похожа на вазу. И мгновением позже в сознании мелькнула эта же ваза, но наполненная водой и стоявшая в глубине ниши с деревянной полкой. Его охватил трепет, он понял, что уже видел где-то эту вазу и эту нишу, и вслед за другими поспешил дальше вверх по тропин­ке. Когда поднялись в крепость, чувство присутствия в очень знакомом месте обострилось до предела. Какая-то непонятная сила отделила его от группы и под­толкнула в противоположную от моря сторону. По дороге, среди развалин, он наткнулся на нишу с деревянной полкой и глиняную вазу с крышкой, которые всего минут 15 тому назад он столь отчетливо видел в воображении. А когда он подошел к краю пропасти и взглянул на сбегающий вниз настил, сооруженный римлянами, в лицо ударило нечто огненное, как вспышка пламени, внутри которо­го он увидел римских солдат, ползущих вверх в тяжелых доспехах, и ощутил прилив злости. В этот момент он уже не сомневался, что был одним из защитни­ков Масады, а именно: сорокалетним человеком, которого все звали Илотом. А вернувшись к нише, он почув­ствовал, что к стеснившей грудь злости примешалась жалость, и вспомнил, как после принятия яда женой и дочкой, он поднес жене эту вазу с водой, так как во рту у нее все горело, и она просила пить. Он сам уже тогда испытывал сильное головокружение и был на последнем дыхании, но воды жене принес...

Никто не засмеялся.

Кирилл закончил рассказ, но никто не засмеялся, не схохмил, не выска­зал недо­верия. Перестали жевать. Молчали. Тишина облепила комнату вязкой глиной и сковывающей неловкостью. Только Полюся вполголоса спросила:

– А как же звали жену?

– Не помню, – так же тихо ответил Кирилл.

Вскорости все засуетились, начали прощаться. Наши с Кириллом маши­ны бы­ли запаркованы рядом, так что по дороге к машинам я сказал:

– Ты, Кирилл, сумасшедший.

Сказал просто, не выпендриваясь, поскольку мое мнение об этом масад­ском эпизоде он знал.