Свадебное путешествие

— Сколько я должна дать этому бездельнику, чтобы он притащил сюда вашу трапезу — устриц, омаров, гусиную печень и все прочие разорительные лакомства?

— Двадцать пять франков, — отвечал Поль.

— У меня банкнота только в двадцать франков: можете вы добавить еще пять?

— Нет, — сказал доктор.

— Ах! Что вы это, мама, — застыдившись, молвила Гритье.

— Может, у Сиски есть в ящике кассы. Пойду у нее их спрошу.

— Мама, да ведь я слышу, как у вас в кармане позвякивают монетки в пять франков, — сказала Гритье.

— И то правда, — сказала Розье, нахмурившись, но почти против воли, — на-ка вот, пиявец ты этакий, — обратилась она к подмастерью. — Принеси нам потрапезничать, гурманам, что помрут на соломенной подстилке. И попробуй только утаить хоть сантим и не отчитаться подробно и точно. Я тебя живо за уши оттащу в полицейский участок!

— Идет, — отозвался подмастерье, — но я не пойду никуда до тех пор, пока не получу то, что причитается мне.

— А это уж не я буду расплачиваться, — возразила Розье.

— А это я дам, — сказал Поль.

Почуяв подвох, подмастерье удалился радостный. Он недолюбливал Розье, которая никогда не давала ему даже стакана воды.

Розье, Сиска и Поль, оставшись в молчании, слушали, как рабочие, которых впустила Сиска, пьют во здравие доктора-чудотворца и воскресшей Гритье, доброй молодой хозяйки Гритье.

Дурное настроение Розье скоро рассеялось. Она решила, что придумала способ оттащить и врача к тому же полицейскому комиссару, с которым предстоит иметь дело мальчугану, случись ему не вернуть ей сдачи даже в полсантима. Да, без сомнения, именно она заплатила за устрицы, бараньи отбивные, гусиную печень, омаров; но кто же заказывал эту дорогую трапезу? Доктор. При необходимости это подтвердил бы и подмастерье. Кто заказывает, тот и платит. Трактирщик раскрывает свои закрома, дабы обеспечить заказчику стол, однако у него есть право возвращать себе выручку за счет вышеупомянутого заказчика. Это было яснее ясного. Если надо, она и до местного судьи дойдет — этого дураковатого типа, не то вечно хмельного, не то всегда с похмелья, на правое ухо глуховатого, на левое — туговатого, она уже видала.

Она вообразила, как ответчик предстанет перед таким значительным лицом и как оно принудит его выплатить ей, истице: равным образом за горшочек гусиной печени; равным образом за шесть бараньих отбивных; равным образом за омара; равным образом за салат, масло и уксус, и за жарку и варку второй категории, всего двадцать семь франков пятьдесят сантимов.

Равным образом, за… уточнить число бутылок бордоского вина, с учетом разных степеней жажды ответчика… но ее доля — по меньшей мере бутылок шесть. С наценкой за сладость — по пятнадцать франков за бутылку, итого 90 фр. Особенно радостно заблестели глаза у Розье, когда она подумала, что этот обильный обед оплатит человек посторонний; а тут еще и барыш в пять франков за жарку шести отбивных и нежданная выручка в девяносто франков за вино.

Вот почему к ней вернулось доброе расположение духа и она снова смотрела на Поля с уважением, по-прежнему раболепным, разве что немного встревоженным, как у кредитора, стоящего визави с платежеспособным торговцем.

Устрицы, отбивные, омар и гусиная печень виделись ей теперь совсем в ином свете; теперь это уже были не ее деньги, не ее кровь и плоть, которые ей предстояло пить и есть, — нет, это глупость доктора принесла плод столь мясистый.

Ее радость была так велика, что она не смогла сдержать ее.

— Мсье доктор, — сказала она, — вы были так великодушны ко мне, и я должна спросить вас, сколько вы хотите за визит. Два франка, не больше?

Доктор ясно увидел ловушку; не желая больше заслужить медали за спасение жизни, он отвечал:

— Так оценить мои услуги я не позволю.

— Как! — вскричала Розье. — Но тогда за что же вам заплатить?

— За болезнь.

— Да куда ж смотрит наше правительство? Да ведь так вы можете стребовать с меня сколько захотите… хоть двадцать франков, и я должна буду вам их заплатить.

— Да и сто франков мог бы.

— Сто франков! Вы это перед судьей мне скажите!

И перед ее взором воссиял этот самый судья, подобно божеству, окруженный ореолом славы, посреди которого повисла его качающаяся образина с дергающимися щеками и разноцветными глазами.

— Да, и это всего лишь справедливо, — отозвался Поль. — Я несколько часов провел здесь, выхаживая вашу дочь; я сам приготовил ей снадобье; я спас ее от смерти. Я мог бы без стеснения потребовать и пятьсот франков.

— Пятьсот франков!.. Но ведь не?..

— Вы заплатите за ужин, — сказал Поль, заканчивая фразу за Розье, — и будете счастливы, что с вами расквитались так дешево.

Розье сказала с наигранной ласковостью:

— Я женщина бедная.

— Нет, — отвечал Поль.

— Те несчастные десять тысяч, что вы видели у меня в руках, еще не делают меня богачкой, — вздохнула она. — Видите ли, мсье, вы добрый, у вас-то денег куры не клюют… а у меня это все, что есть. Вы посмеиваетесь. Клянусь вам.

— Не клянитесь.

— Хотите, пойдем, я докажу вам, что не лгу?

— Нет.