Свадебное путешествие (СИ)

Мэтр рьяно восставал против исполнения Гиацинтом этой роли. Он утверждал, что в исполнении графа это не комедия, а злая сатира. Мол, бойкая старушенция, которая без устали гоняет всех по сцене, сильно смахивает на него самого — режиссёра, когда он ведёт репетиции. На это граф невозмутимо отвечал, что со стороны, конечно, виднее и тем более, если режиссёр играет такую роль в жизни, то пусть не будет тираном и даст на сцене порезвиться другим.

Публике роль комической тётушки нравилась одинаково в любом исполнении, поскольку она просто-таки "золотая", и любой хороший актёр, любящий импровизировать и даже хулиганить на сцене, играл её превосходно. Поэтому "тяжба о Ежевике" была чисто внутрисемейной и на сборах не отражалась. Всё зависело от конкретного поединка перед спектаклем.

Вот и на этот раз Жасмин стукнул кулаком по столу и сказал: "Никогда!"

Граф чудесно знал, что все разговоры на эту тему, которые заканчивались и победой, и поражением, (как повезёт), начинались с этого сакраментального жеста. Амариллис, Натал, Лили, Виола и Марго с интересом следили за очередной дуэлью актёра и режиссёра. Амариллис сидела у стола, как раз между ними, а остальные зрители ждали исхода поединка за стеклянной дверью в кабинет. Дверь неплотно прикрыта, так что всё отлично слышно и тем более, видно.

— Это неслыханная наглость! Ты возомнил, что тебе всё дозволено, да? Подлый шантажист, вот, что я тебе скажу!

Мэтр бушевал и ругался почти всерьёз.

О, Гиацинт был прав, тщательно скрывая от придворных свою причастность к театру. Кроме того, что в огласке не был заинтересован он сам, это была милость по отношению ко многим высокопоставленным лицам французского королевства.

Что могло случиться с их нервами, если бы дворянам, знавшим графа Ориенталь как человека уважающего понятия чести, благородного наследника одной из славнейших аквитанских фамилий, потомка крестоносцев, первой шпаги Парижа, участника рекордного числа дуэлей в самом юном возрасте, короче, человека, который обычно не оставлял оскорбления своей личности и герба безнаказанными и поклонника не только острой шпаги, но и острого слова, — если бы довелось им присутствовать при этой беседе без подготовки, все бы эти пэры и лорды преждевременно поседели бы и слегли с инфарктом, а их родовые цветки на гербах и вовсе иссохли от тех эпитетов и обвинений, которыми щедро сыпал на голову своего любимого ученика мэтр Жасмин.

Их привела бы в неописуемый ужас такая реакция Гиацинта. Граф, выслушав все упрёки в свой адрес, мило улыбнулся:

— Да что вы, мэтр, шантаж ещё и не начинался. Пока.

Жасмин озверел:

— Ты чудовище!

— Не спорю.

— Если ты всеобщий любимчик…

— …в том числе и ваш, мэтр.

— В том числе и мой! Но это не даёт тебе права преступать черту, за которой в театре начинается анархия! Если ты артист, то изволь выполнять мои распоряжения, а если граф — вообще проваливай и не отбивай хлеб насущный у профессионалов!

Режиссёр продолжал ещё читать мораль в том же духе, а его дорогой ученик встречал все обидные слова неизменной сияющей улыбкой и покорно кивал, ожидая секунды, когда у Жасмина закончится дыхание и он потребует ответа. О! Гиацинт умел добиваться своего и ждал момента, чтобы разыграть беспроигрышную карту.

Наконец режиссёр остановился и спросил:

— Ну, что ты на это скажешь?

Гиацинт стал в позу, скрестив руки на груди и гордо склонив голову, ни дать ни взять — античный мученик за веру или титан из древней трагедии. Потом, возведя очи горе, он завёл длинный монолог в духе лучших ораторов Древнего Рима. И всё это без единого жеста, с невыразимым укором в голосе и трагическим взглядом, обращённым явно к Олимпу, где восседал грозный Зевс — мэтр Жасмин.

— …И вот, когда я, рискуя жизнью, бросаюсь на баррикады и ценой неимоверных усилий спасаю вашу… гм, гм…нашуоперетту, вместо медали за спасение театра я получаю… О!! Тяжкий рок! Куда смотрит твоё всевидящее око? Где справедливость в этом грешном мире? Я прошу, на коленях умоляю, дать мне сыграть роль всей моей жизни, но бессердечный тиран, прямо скажем, деспот в образе моего бывшего друга… и учителя…

На третьей минуте режиссёр сломался:

— Делай, что хочешь, только замолчи!

Граф оборвал на полувздохе самую тоскливо-ироничную ноту своей речи и засунул руки в карманы:

— Да? Всё что хочу? Благодарю вас, мэтр. Я пойду, не то опоздаю на выход, ладно?

Он подал руку Амариллис, катающейся в судорогах от смеха по столу, и с достоинством удалился.

За время этого спектакля, зрители только чудом не разбили дверь кабинета на тысячу осколков. Хуже всех чувствовала себя Маргошка. Натал, как мог, поддерживал её и Виолу, сам шатаясь от хохота. Мадам Лили, хотя была одной из постоянных зрительниц этих сцен, но так же как другие, судорожно цеплялась за стенку и прилагала сверхусилия, чтобы подавить смех, иначе не слышно реплики сторон.

58.

*****