— Так знакомый вчера приехал, — ответил дядя Саша. — Ну и малёхи дёрнули. — Он зачем-то посмотрел в окно, будто под окном стоял его знакомый, который мог подтвердить его слова.
Дежурный всё писал что-то в журнал и качал головой. Веня заметил у него на носу прыщик цвета ранней сирени.
— Всё врёшь. Поручиться уже за тебя никто не может. Всех подводил.
— Я поручусь, — неожиданно для самого себя сказал Веня.
Неизвестно, кто удивился больше: сам Веня, дядя Саша или дежурный.
— Фамилия? — спросил дежурный, не отрываясь от журнала.
— Калашников.
Зазвонил телефон. Звонок разрядил натянутую обстановку. Дежурный с врождённым равнодушием слушал кого-то и кивал головой. Потом он положил трубку, не сказав ни слова, и повернул голову к Вене.
— Сын?
— Ну? — сказал Веня. Он не знал, как нужно вести себя в таких случаях. Он сказал первое слово, которое пришло ему в голову и которое ни о чём не говорило. Каждый из троих понял его по-своему.
— Учтите, больше мы с ним возиться не будем. Надоело. И устали. Последние предупреждения на него не подействовали, — строго сказал дежурный, и синий прыщик на его носу сделался красным.
Снова зазвонил телефон, и, пока он о чём-то говорил по телефону, Веня с дядей Сашей незаметно улизнули из комнаты.
Так по какому-то молчаливому договору началась их совместная жизнь. Словно они давно и долго искали друг друга и теперь вот нашли и были смерть как довольны.
Дядя Саша жил один в бараке, рядом с вокзалом, где за чистым перроном свистели и кашляли паровозы. Комната была маленькая, метров десять, но Вене она понравилась. Скоро он привык засыпать на диване, прислушиваясь к грохоту колёс за окном, к сердитым окрикам паровозов, вернувшихся домой из далёких городов.
Веня пошёл работать на вокзал, к паровозам. Сначала учеником слесаря, а потом слесарем-монтажником. В отделе кадров в листе учёта он написал, что его отец — рабочий.
Они привязались друг к другу, хотя никто из них ни разу не говорил о своём прошлом, словно оба его боялись, считая, что ничего путного и хорошего нет в этом прошлом. Веня сам выбрал себе отца, не понимая, прав он или нет. Ему казалось, что он прав.
Пить дядя Саша бросил быстро. Он постепенно менялся, ломались его старые привычки, как ломается голос у юноши. Он оставался таким же и становился другим. Сначала он не знал, куда ему девать своё свободное время, но, глядя на Веню, начал читать. Читали они удивительно много.
Веня работал в три смены. Ему нравилось работать ночью, долго смотреть на красные рельсы, слышать голос диспетчера в темноте. И ещё ему нравилось, вернувшись с работы, долго плескаться и фыркать над краном с холодной водой.
Ванной в бараке не было, и по четвергам Веня с дядей Сашей ездили в Центральные бани. Задыхаясь от сухого горячего пара, Веня испытывал дикий восторг, как папуас. Старик Калашников оказался неплохим массажистом, чему только не научит жизнь, и после парной, холодного приятного душа и купания в бассейне он похлопывал, пощипывал, гладил, отстукивал тело Вени.
По четвергам в бане собиралась вся армейская хоккейная команда, которая приезжала на своём автобусе. В основном это были молодые крепкие ребята, каждый из которых мог переломить Веню пополам. С ребятами приезжал маленький худой врач, старик массажист, иногда тренер, полнеющий блондин, который среди своих ребят тоже казался мальчишкой. Он как-то сказал Вене, похлопав его сто плечу:
— Кончай дурака валять, Веня. Женщины не любят узкие плечи и костлявую грудь у мужчин.
Веня повёл с хоккеистами дружбу. Влюбился в спорт. Скоро притащил домой со склада ржавый двухпудовик и почистил его. Скоро он почувствовал, что его дряблое тело начало наливаться, как яблоко.
Дома у дяди Саши был целый склад кожаных ремней. Здесь были собраны самые уникальные ремни разного цвета, ширины, толщины и длины, хоть открывай галантерейную выставку.
Каждую получку дядя Саша отправлялся по магазинам, неустанно пополняя свою коллекцию. При покупке он обязательно проверял ремень на зуб, потом извлекал из кармана поцарапанное увеличительное стекло и чего-то мудрил.
Длинные и тонкие ремни служили ему для перевязки, перехватки лёгких вещей, свёртков, корзин, коробок. Широкие, эластичные, но твёрдые предназначались для самой тяжёлой ручной клади — чемоданов, ящиков с фруктами, саквояжей, набитых книгами, мешков с картошкой. Широкие ремни дядя Саша клал на плечи, как лямки комбинезона. На плечах он давно натёр сухие твёрдые мозоли.
Именно благодаря ремённому искусству дядя Саша мог унести сразу восемь мест, иногда этот груз достигал двухсот килограммов. Новичков, это были деревенские ребята или студенты, всегда прикрепляли к нему. Дядя Саша охотно делился нехитрым опытом.
Веня очень удивился, когда как-то вечером дядя Саше выбрал один самый длинный ремень, а все остальные сложил в фанерный ящик из-под посылки и засунул его под кровать.
— Баста! — сказал он.