Свадебные колокола

Он грустно смотрел на Веню и быстро говорил:

— Склизко, чёрт-те что. Не берёт, обезьяна, подъём! Не берёт, и всё тут. У тебя пожрать что-нибудь найдётся? Я тут вторые сутки торчу, и хоть бы одна машина прошла.

— Вот я и приехал за тобой, — сказал Веня.

Он полез за сиденье, стёршееся от времени и пассажирских спин, и достал пакет Гуревича. Протянул его парню.

— Ты давай лопай, а я пойду посмотрю.

— А чего смотреть? — не понял Сёмка. Он удивился, пожал плечами и набросился на ужин Гуревича. — Если я не проеду, никто не проедет.

— Тоже мне Жан Лаперуз, — улыбнулся Веня и соскочил с подножки.

Он внимательно осмотрел всю балку, скользкий подъём и расстроился — дорога была паршивая, глинистая, набухшая от дождя, а другого пути не было.

Здесь можно потерять целый день, подумал Веня, если ничего не придумать. Просто так отсюда не выбраться. Пробалбесимся кряду часов десять, и всё будет без толку. Но нас двое. Что-нибудь можно придумать.

Когда Веня вернулся и, стряхнув с резиновых сапог грязь, забрался обратно в кабину, Сёмка, уминавший за обе щёки хлеб с варёной колбасой, спросил его:

— На трубе играешь?

Веня молча отобрал у него зелёную флягу со спиртом и закрутил её пробкой, болтавшейся на тонкой железной цепочке.

— Труба отыгралась, — сказал он и вспомнил рыжего Костю Лунькова. Три года назад Костя сагитировал его развесить по тайге, вокруг их вагончиков, плакаты к ноябрьским праздникам. Они писали лозунги на простынях, которые рвали пополам, и получилось довольно здорово. Они ушли дальше, а плакаты так и остались на соснах.

— Ты согрелся? — спросил Веня.

— Ничего, терпимо. Ну чего ты там высмотрел? — Сёмка кивнул на окно и прислушался к дождю.

Тёмные нити дождя колотили радиатор, словно кто-то стучал твёрдыми пальцами то столу.

Веня задержал взгляд на кепке соседа и уверенно ответил:

— Через пару часов выберемся отсюда. Хочешь, поспорим на твою кепку?

— Да мне кепку не жалко, я её на стадионе нашёл в Киеве. Киевляне тогда продули торпедовцам, и кто-то с горя, поди, оставил. Мне тебя жалко. — И на лице Сёмки и вправду отразилась жалость, словно он наелся не колбасы, а хины. — Отсюда и твой Лаперуз не выберется.

— Брось ты паниковать, — сказал Веня. — Мы разожжём костёр и натаскаем песку по всему подъёму. Раз плюнуть — и ты дома.

У Сёмки глаза полезли на лоб:

— Таскать землю? Ты сдурел, ей-богу. Точно, сдурел. Что на ночь глядя беситься? Слышишь? — Он снова прислушался к стуку дождя по радиатору и, оперевшись на трубу, продолжал: — Ишь поливает. Что я, чокнутый? Таскать землю! Лучше сидеть здесь до второго пришествия. Всё равно, говорю я тебе, не выберемся. Я уже двадцать раз пробовал — гиблое дело. А трактор Фисенко за мной всё равно пришлёт рано или поздно.

— Прохладно, — сказал Веня. Ему захотелось спать.

В кабине было тепло и удобно. Пахло бензином и потом.

— Это точно, — ответил сосед. — А будет ещё холоднее. Подморозит ночью.

— Когда замёрзнем, в челюскинцев поиграем, — сказал Веня. — Ну что? Будем начинать?

— Артист! — засмеялся Сёмка. — Я же знаю, это твоя труба. Пойми, извозимся, как суслики, и всё без толку. Дорогу, друг, понимать надо. Ты здесь, поди, первый раз едешь? Да и куда нам спешить? У меня картишки есть. В «петуха» заболтаем. — Сёмка полез в карман и извлёк потрёпанную колоду карт, вернее, половину колоды, потому что вторая половина была сделана от руки из тонкого картона.

— Я спешу, — тихо сказал Веня. — Мне в город надо приехать пораньше. Вообще-то давай отдохнём немного, ты двое суток торчишь здесь. Устал небось.

Сёмка словно этих слов и дожидался. Он поудобней устроился, прижав к себе трубу, и через пару минут дрых без задних ног.

Дождь ещё постучал немного и, устав, перестал.

Веня немного посидел в тёплой кабине, лень было тащиться в сырость, в грязь, в темноту. Но когда-то же надо было приниматься за работу, и лучше за неё приниматься сразу. На стекле была открытка с южным пейзажем — кипарис, море и чайки над парусом.

В Крыму сейчас купаются люди, подумал Веня, кости свои греют на солнце и кушают виноград. Приятно. Здесь, конечно, хуже, но тоже неплохо.

Он посмотрел на спящего Сёмку, на бусинки воды, катившиеся по стеклу, и выбрался из машины. Он поёжился от озноба и почувствовал, как мурашки поползли по телу. Веня забрался с ведром в пустой кузов и налил из старой помятой бочки бензина. Потом он наломал полную охапку пушистых мокрых сосновых веток, от которых почему-то пахло весной и Крымом, набросал их за обочину дороги, выплеснул полведра бензина на ветки и бросил на них зажжённую спичку.

В темноте почти гигантской свечой вспыхнул огромный костёр и пахнул в лицо жаром. Костёр слабо освещал одинокие машины, а пламя прыгало по лицу Вени. Он увидел свою тощую длинную тень и, наступая на неё, пошёл за лопатой.

Этой лопатой Веня начал копать яму. Копал он долго, накладывая песок в крепкий промасленный мешок.