Свадебные колокола

Но боль постепенно тупела. Рукам было особенно трудно, на них приходилась вся тяжесть движения. Песок скрипел под коленями, набивался под ногти, попадал в ресницы, а спину обжигала горячая солнечная сковорода. Неплохо бы сейчас искупаться в море, подумал Фисенко.

Пели цикады и кузнечики. Они надрывались, как тысячи маленьких усталых скрипачей, перебивая друг друга. Эта музыка звенела и оглушала.

Фисенко остановился, чтобы перевести дух.

Под светло-фиолетовой шапкой бессмертника приютилась коричневая ящерица. Она смотрела ему прямо в глаза. Глаза у неё были грустные и карие, как у Вальки Беды, и она, дрожа своей натянутой жилистой шеей, не отводила глаз от Фисенко. Он протянул руку, но в пальцах остался только горячий дёргающийся хвост. Ведь всякой твари хочется жить.

И Фисенко снова пополз, подталкивая своё могучее тело коленями. Скоро ему встретилась совсем белая рука Вальки Беды, без единой кровинки. Рука сжимала его финку, ручка которой была сделана из клыка моржа. Ногти на Валиной руке были чуть синие с крошечными белыми пятнышками. Финка ему была не нужна, и Фисенко не взял её.

Порой ему чудилось, что он совсем не ползёт, а купается в море и видит в небе раненого льва, сотканного из облаков, говорит по телефону с Наташей и вместе с ней едет в отпуск на Алтай, где бродят в поисках водопоя рогатые олени.

Вот и большая вторая воронка. Отсюда начиналась и его дорога без погребения, дорога, которую они выбрали сами.

Фисенко сорвал пару бессмертников и бросил их в воронку. После этого он пополз дальше.

Ему ничего не хотелось. Ему всё было безразлично. Всё надоело. Совсем некстати вспомнилась курносая девчонка с косой, которую он провожал в Иркутске домой после кино. У неё была длинная-длинная коса, как эта дорога, думал Фисенко. Мне хотелось её поцеловать. Но не хватило духа — сдрейфил.

Кругом пиликали кузнечики и цикады, как тысячи маленьких скрипок. Они спешили допеть свою бесконечную песню о солнце, но Фисенко уже плохо слышал их.

Вот и куст, на который он взял ориентир. Куст был тоже похож на рогатого пугливого оленя, только рога у него были маленькие. Но олень почему-то полетел в воздух, и следом за ним раздался оглушительный взрыв, наполненный диким хохотом и рычанием раненого льва. Этот грохот нарастал, заглушая стук маленького сердца. И вдруг всё оборвалось. Стало тихо. Куст был на месте. Это просто показалось — пот попал в глаза. Сколько ещё ползти на животе, на руках, на маленьком сердце? Неважно, что оно маленькое.

Фисенко открыл глаза и увидел людей в стираных зелёных гимнастёрках. Он улыбнулся им и снова закрыл глаза. И, больше не открывая тяжёлых век, прошептал:

— Олени поют…

ГЕНЕРАЛЬСКАЯ ИГРА

После рассказа о сыне тётя Соня достала из шкафа большую красивую коробку из-под печенья. Она поставила её на стол и достала из коробки шашки. Калашников не отказался принять участие в домашнем шашечном турнире, и спортивная борьба разгорелась.

Или Веня разучился играть, или, играя, думал о другом, а он и правда часто забывался за игрой, или ему просто не везло, а может быть, он и не хотел, чтобы ему везло, но так или иначе тётя Соня выигрывала партию за партией.

— Я на фабрике, ещё до пензии во всех турнирах играла, — сообщила она Вене за игрой. Она уже привыкла к нему и запросто болтала с ним о своих житейских делах и заботах. — Вона сколь грамот получила, — и старушка гордо кивнула на стенку, увешанную грамотами.

Грамот было десятка три. Одинаковые, как карты в колоде, цвета Балтийского моря в географическом атласе, с тиснёными золотыми буквами, они были аккуратно приколоты кнопками к стенке в два ровных ряда, напоминая собой выставку детских рисунков, в которых, как правило, преобладает голубой цвет.

Веня улыбнулся, глядя на стенку (как это он раньше не заметил?), и сказал:

— Роскошная у вас коллекция, как у Ботвинника.

Тётя Соня не расслышала его комплимент и ответила:

— Комбинат построят, буду там шашечный кружок вести. Уже договорилась с директором. Он у меня ни одной партии не выиграл, а директором будет.

Она сняла у него ещё несколько фишек и продолжала:

— Умно ты играешь, только у тебя сноровки особой нет. В шашках, сынок, как и на войне, нельзя ворон ловить. Я вот прозевала, — и тётя Соня шевельнула култышкой руки. — Шашки — это генеральская игра. Как-то, помню, жили у меня два генерала. Всё в шашки резались — день и ночь.

Веня кивнул головой, соглашаясь с ней. Его отец тоже любил побаловаться в шашки, которые он привёз из Китая. Шашки были неотразимые — из слоновой кости, и на каждой фишке были вырезаны фигуры зверей. Только играл отец в шашки плохо и всё проигрывал. Но он никогда не огорчался. За шашками отец думал и говорил о другом — как бы получше провернуть своё очередное дело. Умело проиграть в шашки — это первый залог успеха, учил Веню отец. Надо всегда знать, с кем садишься играть в шашки.

Партия была снова за тётей Соней. Веня поджал губы и развёл руками, признавая своё поражение:

— Не везёт мне. Я давно не играл.