Свадебный бунт

Дашенька была любимцей и у матери, и у сестеръ, и у всѣхъ въ домѣ. Даже злая Айканка съ ней не грызлась, и эту вѣдьму Дашенька умѣла обезоружить или лаской, или въ минуты вспышки острымъ словечкомъ-смѣшнымъ и необиднымъ. Злые языки, не зная, чѣмъ попрекнуть хорошенькую дочку Сковородихи, подшучивала на счетъ времени ея рожденья. Дашенька родилась уже послѣ смерти стараго стрѣльца Еремѣя, да еще въ день годового поминовенья покойнаго. Лицемъ же Дашенька была совсѣмъ вылитый соборный дьяконъ Митрофанъ, красавецъ писанный и извѣстный въ городѣ этой своей красотой столько же, сколько и жадностью къ деньгамъ. Отецъ дьяконъ часто навѣдывался къ Сковородихѣ послѣ похоронъ стараго стрѣльца, чтобы утѣшить вдову. Но этотъ утѣшитель немного только пережилъ самого стрѣльца и умеръ за столомъ, объѣвшись на какихъ-то поминкахъ. Иначе бы у Сковородихи, по увѣренію злоязычныхъ астраханцевъ, ея недруговъ, было бы теперь много еще такихъ хорошенькихъ Дашенекъ.

Дашенька была первой пріятельницей Варюши Ананьевой, и прежде подруги видались часто. Со времени рокового бѣгства Варюши изъ дому и всего происшествія, дѣвушки видѣлись всего одинъ разъ.

Поступокъ Варюши имѣлъ, однако, на Дашеньку большое вліяніе. Она не убѣжала, но стада еше смѣлѣе съ матерью. Она заявила теперь, что черезъ годъ будетъ замужемъ или тайкомъ продастся въ караванъ и уйдетъ въ неволю.

Дашенька не мечтала о женихахъ, какъ ея сестры, желая вообще получить, какъ онѣ, кого ни на есть въ мужья. Вьюнъ Дашка была уже влюблена, но никто этого не зналъ. Даже самъ молодецъ, ей полюбившійся, ничего не вѣдалъ.

Бѣлокуренькой какъ ленъ, лохматенькой какъ болонка и бѣленькой какъ снѣгъ, дѣвушкѣ приглянулся одинъ молодецъ, черный какъ смоль, съ угольными глазами и не русскаго, а азіатскаго происхожденія…

XIX

Новые пріятели Партановъ и Барчуковъ, очутившись на свободѣ, стали подумывать, какъ пристроиться. Не только ловкій Лучка, но и менѣе смѣлый московскій стрѣлецкій сынъ надѣялись, что воевода забудетъ про то условіе, на которомъ отпустилъ ихъ на свободу. Барчукову было не трудно найти себѣ тотчасъ мѣсто. Онъ пользовался хорошей славой въ городѣ и многіе знали, что если бы не его исторія сватовства за дочь богатаго ватажника, то онъ теперь былъ бы попрежнему главнымъ заправителемъ въ большомъ торговомъ дѣлѣ Ананьева.

Партанову было, конечно, гораздо мудренѣе найти себѣ занятіе. Его слава въ Астрахани была совершенно иная, слава дурашнаго парня, который недѣлю цѣлую золотой человѣкъ, а тамъ вдругъ придетъ запой, и онъ исколотитъ чуть не до смерти своего же хозяина съ домочадцами.

Пріютившій у себя бѣжавшихъ, чудной посадскій человѣкъ Грохъ взялся помочь обоимъ, въ особенности Барчукову, и черезъ нѣсколько дней москвичъ былъ уже, по рекомендаціи Носова, въ услуженіи у нѣмца Гроднера. Сомнительный германецъ уже давно лишился помощника, такъ сказать, правой руки въ лицѣ одного такого же подозрительнаго германца, какъ и онъ самъ. Помощникъ этотъ былъ убитъ по пути въ Черный Яръ напавшими разбойниками, и смерть его, — справедливо или напрасно, — свалили на того же извѣстнаго душегуба Шелудяка. Гроднеръ долго пріискивалъ себѣ подходящую личность, но не находилъ. Ручательство Носова и собственный проницательный взглядъ серцевѣда побудили его согласиться принять къ себѣ Барчукова.

— Дѣло будетъ не мудреное, — сказалъ новый хозяинъ, нанимая парня:- отвозить да привозить деньги, да держать языкъ за зубами о томъ, что дѣлаешь, чтобы не подстерегли и не убили ради ограбленія. Да, кромѣ того, вообще прималкивать и не болтать о моихъ дѣлахъ.

Барчуковъ, конечно, обѣщался исполнять свою должность усердно. Жалованье было сравнительно очень большое, а иноземецъ на видъ степенный, тихій и, вѣроятно, честный и справедливый въ расчетѣ. Думать было нечего. Черезъ два дня Барчуковъ уже жилъ въ домѣ новаго хозяина.

Осипъ Осиповичъ Гроднеръ былъ собственно полунѣмецъ, полуеврей, уроженецъ королевства Польскаго, слѣдовательно, и полуполякъ. Кто изъ трехъ преобладалъ въ немъ, трудно было сказать. Въ аккуратности веденія своихъ дѣлъ онъ былъ чистокровный нѣмецъ, въ умѣніи быстро нажиться, вездѣ найти себѣ большое или маленькое дѣло для оборота, въ умѣньѣ ловко увернуться, нигдѣ не попасть въ просакъ и вездѣ постоянно, ежедневно зашибать деньгу, обличало въ немъ истаго жида. По страстной любви къ мѣсту своего рожденія, куда онъ надѣялся снова и вскорѣ вернуться, чтобы успокоиться отъ дѣлъ на старости лѣтъ, и по искреннему религіозному чувству, какъ ревностный католикъ, носившій на груди чуть ли не полтора десятка разныхъ ладонокъ, образковъ, это былъ полякъ.