Свадебный бунт

Прежній владѣлецъ дома, теперь давно покойникъ, былъ стрѣлецкій сотникъ по имени Еремѣй Сковородинъ. Онъ какъ-то вдругъ разжился послѣ одного изъ походовъ, еще въ началѣ царствованія царя Алексѣя. Говорили въ городѣ, что будто бы въ числѣ военной добычи сотнику досталась кадушка съ червонцами. Такъ или иначе, но Еремѣй Сковородинъ послѣ похода отстроился и перешелъ изъ простой избы въ большія палаты. Но этого мало. Слухъ о кадушкѣ золота возникъ потому, что Сковородинъ купилъ подъ городомъ землю, завелъ огороды и баштаны, гдѣ сталъ разводить всякое «произростаніе» — овощи и фрукты, а дыни и арбузы появились сотнями… Эти огороды стали вскорѣ приносить очень большой доходъ. Сковородинъ сталъ отправлять обозы, чуть не маленькіе караваны своихъ произведеній. Дыни его пошли даже въ Москву, гдѣ стали славиться ароматомъ, и бояре первопрестольной угощались дивными пахучими дынями, именовавшимися ужъ не просто астраханскими, а получившими въ шутку имя: «Сковородскія вонючки». Имя стрѣльца стало «знаемо» на Москвѣ.

Богатый и почитаемый въ городѣ Сковородинъ женился, когда имѣлъ уже полъ-ста лѣтъ на плечахъ, на молоденькой и хорошенькой калмычкѣ, купленной имъ за десять рублей на базарѣ себѣ въ услуженье. Лукавый попуталъ пожилого стрѣльца. Онъ божился, что никогда не женится, все неподходящи, неказисты, бѣдны да худорожи были для него всѣ городскія невѣсты. А тутъ послѣ всякаго бракованія обвѣнчался съ калмычкой, конечно, послѣ предварительнаго крещенія ея и наименованія христіанскимъ именемъ Авдотьи. По батюшкѣ стали величать молодую стрѣльчиху Борисовной, по имени ея воспреемника отъ купели, какъ было въ обычаѣ. Шутники же прозвали Сковородину Авдотьей Базаровной.

Стрѣлецъ прожилъ съ женой счастливо лѣтъ двадцать пять и прижилъ многое множество дѣтей, болѣе полуторы дюжины, и умеръ уже лѣтъ восьмидесяти отъ роду.

Всего удивительнѣе было то обстоятельство, что всѣ рожденныя Авдотьей Базаровной дѣти — были дѣвочки, всѣ плохого здоровья, и почти всѣ умирали на пятилѣтнемъ возрастѣ. Шутники, коихъ много водилось въ Астрахани, увѣряли, что дѣвочки стрѣльчихи «чумятся», какъ лягавые щенки на первыхъ мѣсяцахъ, и не выносятъ этой прирожденной и неизбѣжной чумы.

Изъ всѣхъ дѣвочекъ теперь оставалось у вдовы Сковородиной всего пять дѣвицъ. Всѣ онѣ были, конечно, дѣвицы на возрастѣ и невѣсты, но выдавать ихъ замужъ стрѣльчиха не спѣшила, все откладывала и выжидала. А чего? Никому было невѣдомо!

На это было у вдовы двѣ причины. Съ одной стороны, она не хотѣла выдавать приданаго, т. е. отдѣлить часть баштановъ и садовъ въ пользованіе зятя съ будущей семьей, а сдѣлать это была обязана завѣщаніемъ покойника Съ другой стороны, стрѣльчиха калмычка, когда-то по своему очень красивая и шустрая на видъ, теперь располнѣла и облѣнилась до невозможности. Вдова, которой было теперь менѣе пятидесяти лѣтъ, была сѣда какъ лунь и выглядывала женщиной лѣтъ семидесяти.

— Точь въ точь нашъ воевода Тимоѳей Ивановичъ! — говорили про вдову знакомые.

Отъ скупости стрѣльчихи произошло то, что ея дочери сидѣли въ дѣвкахъ и чуть съ ума не спятили отъ ежечасныхъ воздыханій по женихамъ.

Всѣ постоянные разговоры, бесѣды и шептанье сестрицъ Сковородиныхъ между собой и съ мамками сводились къ одной мечтѣ: «женихъ и вѣнецъ!» Всѣ онѣ относились къ матери крайне враждебно, бранились съ ней, грубили и даже въ глаза звали ее тоже Авдотьей Базаровной. Не разъ каждая изъ нихъ бывала и наказана за грубость розгами.

Впрочемъ, прозвище это уже уцѣлѣло теперь только у враговъ стрѣльчихи, вообще же въ городѣ она была извѣстна исключительно подъ краткимъ именемъ «Сковородихи».

Такъ какъ женщины и дѣвицы въ общество не показывались, сидѣли дома или выходили погулять тоже промежъ своего женскаго пола, то гостей мужчинъ у вдовы, конечно, не бывало никогда, за исключеніемъ родственниковъ или близкихъ друзей покойнаго мужа. Въ числѣ этихъ друзей былъ прежде и ватажникъ Климъ Ананьевъ, но теперь приключившійся ударъ заставилъ его прекратить посѣщенья хорошихъ знакомыхъ. Варюша, видавшаяся прежде съ дѣвицами Сковородиными и даже очень подружившаяся съ младшей изъ сестеръ, — послѣ своей попытки на самоубійство, тоже перестала видаться съ подругами. Сковородиха объявила, что не позволитъ дочерямъ сноситься «съ дѣвкой утопкой», боясь, что дурной примѣръ Варюши заразитъ и ея дочерей.

— Ну, вдругъ и мои учнутъ бѣгать топиться! — говорила она своей любимицѣ Айканкѣ, родомъ тоже калмычкѣ, но некрещеной.

— Твои дѣвицы и такъ бѣшеныя собаки и потому воды должны бояться, — отвѣтствовала злючая Айканка, прямо и искренно.

Эта калмычка, первый совѣтникъ хозяйки, главный заправитель въ домѣ, гроза дѣвицъ и всѣхъ домочадцевъ Сковородихи, появилась въ домѣ тотчасъ послѣ смерти стрѣльца. Старая, лѣтъ 70, сѣдая и лохматая, злая до нельзя, даже стучавшаяся иногда отъ гнѣва и злобы головой объ стѣну — Айканка поѣдомъ ѣла всѣхъ дочерей Сковородихи и ея мамокъ.