Свадебный бунт

Между тѣмъ Ананьевъ взволновался еще болѣе. Онъ вѣрилъ въ публикованіе, о которомъ ему донесли. Онъ былъ изъ числа тѣхъ астраханцевъ, которые наиболѣе легко поддавались всякимъ слухамъ. За послѣднее время ватажникъ былъ немало напутанъ слухомъ о продажѣ учуговъ калмыкамъ. Это повело бы къ его полнѣйшему разоренію.

Извѣстіе о нѣмцахъ было совершенно невѣроятно и неправдоподобно. Но развѣ эдакій указъ невозможенъ послѣ предъидущаго слуха о насильственномъ отобраніи торговаго дѣла изъ рукъ собственниковъ? Ужъ если можно у всякаго ватажника отнять его учуги, переходящіе изъ рода въ родъ, какъ имущество, то, конечно, еще того легче и даже удобоисполнимѣе взять дѣвку и повѣнчать ее съ нѣмцемъ. Ананьевъ тѣмъ болѣе вѣрилъ скорому прибытію подводъ съ нѣмцами, что видѣлъ въ этомъ простую прихоть царскую, какъ бритье бородъ. Отъ зналъ отлично, что все остальное вздоръ. Ничѣмъ нѣмцы не хуже русскихъ. Видалъ и онъ самъ въ Астрахани за свою жизнь человѣкъ пять нѣмцевъ. Былъ одинъ просто красавецъ. Наконецъ, Ананьевъ зналъ, что въ новомъ городѣ Санктъ-Петербургѣ много у царя выписано изъ заморскихъ земель нѣмцевъ, за которыхъ онъ выдаетъ замужъ разныхъ дѣвицъ изъ боярскихъ родовъ, да и самъ, какъ сказываютъ, не прочь повѣнчаться съ нѣмкой.

Разумѣется, Климу Егоровичу, все-таки, не хотѣлось имѣть зятемъ нѣмца, хоть бы и красавца. Да еще вдобавокъ какой попадется случайно изъ этого обоза! Тутъ выбирать не будутъ, а какой по жребію выпадетъ! Совсѣмъ дрянное дѣло.

XXVIII

Въ это время въ Астрахани былъ человѣкъ, который волновался больше всѣхъ, посадскій Кисельниковъ. Его раздразнила, взбѣсила и изъ себя выводила «дурья дурь» астраханцевъ. Цѣлыхъ два дня ходилъ и ѣздилъ онъ изъ дома въ домъ, перебывалъ почти у всѣхъ своихъ знакомыхъ. Всюду находилъ онъ волненіе, перепугъ и сборы выдавать дочерей, свояченицъ и родственницъ поскорѣе замужъ за кого бы то ни было. И повсюду Кивельниковъ горячо и краснорѣчиво разглагольствовалъ, убѣждалъ не глупить, усовѣщевая за разумъ взяться и толково разъяснялъ дурь.

Умный и дѣятельный Кисельниковъ, добровольно взялъ на себя роль, которая принадлежала бы по праву воеводѣ или Пожарскому. И слово его вскорѣ подѣйствовало. Около полудня перваго дня многіе отцы и матери швырялись, какъ полупомѣшанные, и собирали дочерей замужъ чуть не на слѣдующее утро за мало-мальски подходящаго молодца. Къ вечеру они успокоились, благодаря убѣжденіямъ Кисельникова, и бросили свои хлопоты. За то повсюду на другой день всѣ поминали имя Кисельникова и говорили:

— Спасибо, умный человѣкъ вступился, надоумилъ, вранье базарное растолковалъ. А то бы и въ самомъ дѣлѣ сдуру куръ насмѣшили бы только.

Однако, когда Кисельникова спрашивали на счетъ его собственнаго образа дѣйствій относительно дочери, то посадскій отдѣлывался двусмысленными отвѣтами.

— Да ты свою дочку-то не спѣшишь выдавать? — говорилъ одинъ.

— За свою дочь не опасаешься? — спрашивалъ другой.

— Ты какъ насчетъ своей дочушки? — заручался третій.

Но Кисельниковъ на эти вопросы не отвѣчалъ прямо и хитро отдѣлывался объясненіемъ, что нѣмцевъ никакихъ не везутъ, стало быть и бояться нечего. Онъ не могъ отвѣчать прямо, что не выдастъ дочь ни за кого.

Наканунѣ того дня, когда съ базара разбѣжалось по городу перевранное оповѣщеніе поддьяка Копылова, въ домъ Кисельникова явилась полковничиха Пожарская, чтобы окончить дѣло о сватовствѣ своего родственника, офицера Палаузова. Полковничиха объявила, что ихъ племянника неожиданно указомъ изъ столицы велѣно тотчасъ же перемѣстить на хорошую должность въ Царицынъ и что черезъ нѣсколько дней онъ долженъ уже быть въ пути. Такъ какъ черезъ годъ или два Палаузовъ надѣялся снова имѣть должность въ Астрахани, но, конечно, высшую, то полковничиха и пріѣхала прямо спросить Кисельниковыхъ, согласны ли они отдать свою дочь замужъ за офицера.

Разумѣется, въ домѣ посадскихъ радость была неописанная. Бракъ офицера съ купеческою дочерью былъ случай рѣдкіе. Кисельниковы тотчасъ согласились на все, даже на то, чтобы вѣнчать молодыхъ немедленно. И вотъ теперь этотъ случай, хотя явился на счастье Кисельникова, приключился какъ на грѣхъ въ минуту смуты въ городѣ.

Выходило такъ, что Кисельниковъ, громко кричавшій и бранившійся по поводу желанія многихъ скорѣе вѣнчать своихъ дѣвицъ, самъ собирался сдѣлать то же самое, хотя совершенно независимо отъ обоза съ нѣмцами.

И, чтобы не смущать обывателей, онъ ни рлова не говорилъ о своихъ приготовленіяхъ къ свадьбѣ дочери. Если бы знали, что у него свадебные сборы, то, конечно, никто бы не повѣрилъ ему и его рѣчамъ.

Въ то же время были и другія лица, немало хлопотавшія и не мало сбившія съ толку успокоенныхъ Кисельниковымъ людей. Яковъ Носовъ выдавалъ замужъ свою родственницу и спѣшилъ найти ей мужа, обѣщая хорошее приданое. Носовъ не говорилъ прямо, что боится слуха, а объяснялъ двусмысленно.

— Кто ихъ знаетъ въ столицѣ! Не разъ много такихъ диковинныхъ бывало указовъ. Теперь, можетъ, никакихъ нѣмцевъ не везутъ! Глядишь, черезъ полгода что-либо эдакое и прикажутъ. Все лучше загодя.