Свадебный бунт

Когда стало смеркаться, почти вечерѣло, извѣстіе о даровомъ угощеніи успѣло, вѣроятно, обѣжать весь городъ. Если на небѣ темнѣло, то на улицахъ становилось какъ бы еще темнѣе или еще чернѣе. У нѣкоторыхъ кабаковъ уже стояли и напирали черныя тучи народа. У всѣхъ на языкѣ и въ головѣ было одно.

— Сказываютъ, что даромъ вино наливаютъ. Посадскій Носовъ даромъ угощаетъ.

И дѣйствительно, Во многихъ кабакахъ вино лилось рѣкой и даромъ.

Ближе къ кремлю, около Вознесенскихъ воротъ, была такая же темная туча народа и напирала на большой и красивый домъ, гдѣ помѣщался одинъ изъ главныхъ и лучшихъ кабаковъ города. Замѣтное волненіе, говоръ, толки, крики, споры колыхали всю толпу изъ конца въ конецъ. Въ этомъ кабакѣ всякій получалъ положительный и твердый отказъ выдать хоть бы одинъ шкаликъ даромъ.

— За Носова счетъ! — орали голоса въ толпѣ.

— Посадскій Носовъ указалъ! за его счетъ!

Но въ кабакѣ и знать не хотѣли ни Носова, ни его обѣщанья. Шумъ все усиливался, колыханіе ускорялось. Однѣ разумныя головы убѣждали, что это все враки, что не можетъ одинъ посадскій человѣкъ весь городъ угощать за свой счетъ; другіе являлись, какъ свидѣтели, очевидцы, что дѣйствительно Носовъ угощаетъ. Были люди, которые клялись, что уже выпили по два стакана въ разныхъ кабакахъ, и все за счетъ Носова. Въ самый разгаръ недоумѣнья, клятвъ, пересудовъ и споровъ, среди спорящихъ появился молодецъ, и въ темнотѣ немногіе лишь признали въ немъ буяна Лучку Партанова.

— Ребята, — крикнулъ онъ:- что же это за ехидство такое! Посадскій Носовъ во всѣ кабаки съ утра деньги внесъ на угощенье православныхъ. Честные люди за эти деньги угощаютъ, а иные криводушные эти деньги взяли, а вина не даютъ. Давай, братцы, сами за счетъ Носова выпьемъ здѣсь съ десятокъ ведеръ. Давай просить честно, а не дадутъ, мы и сами возьмемъ.

— Вѣстимо, сами.

— Не дадутъ, такъ сами! — рявкнули повсюду и трезвые, и пьяные голоса.

Толпа колыхнулась еще разъ, еще сильнѣе и гульливѣе… передніе ряды вломились въ кабакъ, и черезъ нѣсколько минутъ все уже затрещало въ домѣ: два-три человѣка валялись на полу и на крыльцѣ, избитые до полусмерти. Большой кабакъ былъ живо разбитъ, замки и двери подвала сорваны, и уже не стаканы, а ведра и бочки появились на свѣтъ Божій.

Весело, съ гиками и съ пѣснями выкачивалъ народъ бочки на улицу, ставилъ стойкомъ, сшибалъ макушки и распивалъ вино чѣмъ попало, пригоршнями, черепками и шапками. Половина пролитая грязнила улицы, а половина, все-таки, выпивалась, и скоро у кабака былъ уже не веселящійся, а ошаоѣлый народъ.

Что случилось у Вознесенскихъ воротъ, буквально повторилось во многихъ кабакахъ, гдѣ цѣловальники, будто бы получившіе отъ Носова деньги, не хотѣли даромъ угощать народъ.

Скоро среди темноты душной лѣтней ночи городъ начиналъ принимать дикій, угрожающій видъ. Сами виновники этого самодѣльнаго праздника въ будни, тѣ, у которыхъ въ домѣ были обвѣнчанные молодые, начинали уже припирать ворота и тушить огонь. Многіе астраханцы, знавшіе хорошо норовъ своего родного города, чуяли, что надвигается буря, — буря хуже тѣхъ, что бываютъ на сосѣдѣ Каспіи.

— Давай Богъ, чтобы ночь прошла безъ бѣды.

Надежда была напрасная. Буря росла и не сама собой, а раздуваемая невидимой рукой, которой чаялось получить отъ бури этой талантъ и счастіе.

Въ Шипиловой слободѣ около двухъ кабаковъ не самъ народъ разбилъ двери, повытаскалъ бочки на улицу, а самъ хозяинъ приказалъ ихъ выкатить. Невидимая рука точно также во многихъ кабакахъ города не только безъ буйства выкачивала бочки, а даже раздавала ковши и шкалики. У этихъ кабаковъ тщательно только оберегали вино, чтобы зря не поливать улицы, а пить сколько въ душу влѣзетъ.

На дворѣ дома Носова тоже временно открылся кабакъ, тоже стояли бочки и тоже слышалось:

— Милости просимъ. На здравіе.

Дѣло шло къ полуночи, а городъ все еще гудѣлъ, на улицахъ все еще шатались кучки совсѣмъ опьянѣлаго народа. Во многихъ кабакахъ уже не оставалось ни капли вина. Гдѣ и не пролили ничего, то все-таки было сухо.

Вдругъ среди полной тьмы южной ночи у одного изъ кабаковъ Шипиловой слободы раздался отчаянный кривъ какогото молодца.

— Помилосердуйте, православные, заступитесь! Только что повѣнчался, жену отняли, въ кремль потащили къ нѣмцамъ.

— Какъ потащили? Какіе нѣмцы?

Черезъ нѣсколько мгновеній по всей улицѣ уже перепрыгивало изъ одной пьяной головы въ другую, что обозъ съ нѣмцами пришелъ. Всѣхъ ихъ уже размѣстили по разнымъ домамъ кремля у начальства, до завтрашняго утра. Завтра ихъ всѣхъ размѣстятъ по городу, поженивъ вновь на тѣхъ самыхъ дѣвицахъ, которыхъ вѣнчали сегодня. Всѣхъ вновь повѣнчанныхъ дѣвицъ указано за ночь поспѣшить отобрать у молодыхъ мужей, чтобы завтра утромъ на базарѣ водить на свейскій манеръ, съ треугольными вѣнцами, вокругъ корыта.