Свадебный круг: Роман. Книга вторая.

Лекции университетских светил в ту пору заканчивались благодарными аплодисментами. Для Алексея Рыжова восторженные хлопки были сигналом к действию. В перерывы он жестоко преследовал и загонял в ловушку декана, интеллигентного, тонко воспитанного человека, привыкшего кланяться и улыбаться с немым восторгом смотревшим на него студентам. Алексей Рыжов перехватывал декана при входе на факультет, в дверях аудитории. На лице у него был один немой вопрос: как с общежитием? Наверное, он стал сниться декану по ночам, потому что тот, завидев его, пугался. Мрачный и неотвратимый Рыжов замирал напротив изящного декана.

— Я ночую на вокзале, из чужого общежития меня выгнали. Помогите.

У декана были ухоженные пальцы, сияющая свежестью рубашка, и Алексей чувствовал к нему почти классовую неприязнь.

— Я не знаю, как вы отнесетесь, — сказал однажды с робостью и деликатностью декан. — Но вас могут взять в общежитие, если вы… Если вы… — декан мялся, боясь произнести эти слова, — будете работать… — он снова устыдился такого предложения, — будете работать дворником. Мне так сообщили. Но это же будет мешать серьезной учебе.

— Так чего же сразу-то не сказали, — все еще обижаясь и сердясь, упрекнул Алексей декана. — Я давно работу ищу. Да дворник — это такая хорошая работа. Да я… — Алексей задохнулся от привалившего счастья.

Алексей хорошо знал, что значит очистить восемьсот метров тротуаров. Приходилось подниматься часа в четыре утра, пока нет пешеходов. Он воинственно выскакивал с широкой дюралевой лопатой на мглистую улицу и, как бульдозер, теснил снег с панели. Пар валил от спины, под шапкой было мокро, а времени в обрез, и он не жалел себя. Вдруг выскакивали из общежития двое в спортивных костюмах. Один легко бежал, другой шел враскачку — его друзья Леня и Кузьма. Они хватали лопаты и со свежими силами легко и лихо расталкивали снег.

— Да я сам. Вам некогда, — жалко и благодарно лепетал он, тронутый этой неожиданной помощью.

Перед тем как уйти, он е гордостью оглядывал свой участок. Любо-дорого посмотреть. В нем поднималось дворницкое тщеславие. Жаль, что люди не замечают его стараний. Они видят, когда не расчищен снег и не посыпаны песком раскатанные места, когда падая, ломают руки-ноги. А когда все хорошо, они равнодушны. Иногда он даже наполнялся презрением к неблагодарному племени пешеходов.

Весной Алексея раздражали окурки, брошенные в подрезанные кусты акации и на газоны. Беспутная орда пешеходов. Попробуй повыметай из кустов окурки. Ему хотелось стать посреди тротуаров с мегафоном в руке и втолковать каждому, кто бросит окурок, как это нехорошо, какое неуважение к работе дворника. Но все эти огорчения были ничто по сравнению с утренней красотой: на Неве, ожидая подъема Дворцового моста, сонно стояли баржи, тихо светя блеклыми огнями. Река, мягкая, прирученная, бесшумно билась о гранит. Далеко проглядывались безлюдные, тихие улицы. Алексей надолго замирал с метлой в руках, не решаясь грубым звуком потревожить тишину.

Ах, эти белые ночи! Он стоял, упиваясь красотой, стараясь вобрать в себя и эту тишь, и светлынь неба, навсегда оставить в своей памяти картину безлюдного прекрасного города с его шпилями и куполами, с его ажурными решетками.

Но вот брякнул грузовой трамвай, мелькнул на пересечении улиц синий костюм утреннего бегуна. Спотыкаясь, вышла дамочка с болонкой и, зевая, уставилась взглядом в стену. Алексей, нарушая покой, описывал метлой яростный, раздирающий остатки тишины полукруг.

Те, кто проснется после этого звука, уже не увидят божественного очаровательного раннего ленинградского утра. Оно ведь красивым бывает только вместе с тишиной. Красота и покой неразделимы, суета дробит и даже уничтожает красоту.

Обо всем этом хотел он рассказать Виктору Павловичу, но пропала охота. Вдруг фальшивым показался ему макаевский экскурс в студенческие годы и детство.

— Но ведь еще важно, за чей счет блага, — непримиримо вырвалось у Алексея. Макаев недоуменно покосился на Рыжова. Он уже забыл тот разговор. Алексею вдруг показалось, что в глазах Виктора Павловича замерло опасливое выражение и жарко зарделись уши.

— Да, конечно, — с готовностью согласился Макаев. — Есть такие, а мы все на свои. Я вроде немало получаю, а вот из-за этой дачки влез в долги. Раскаиваюсь, что строить начал. Одни хлопоты. Все равно отдыхать в ней некогда.

Виктор Павлович уловил в словах Алексея намек, принялся старательно отводить подозрения, но Алексей знал, что красивый дачный терем — благодарность Маркелова за шефскую помощь.

Машина уже мчалась по пригороду. Макаев вел ее легко и вольно и продолжал объяснять, что лично ему эта дача не очень и нужна, а вот старикам… Они заслужили.

— Значит, будем читать очерк о дяде Мите? Потешный старикан, — проговорил, прощаясь, Макаев, — только измучил он меня, медленно делает.

— Попробую написать, — сдержанно ответил Рыжов, обиженный за дядю Митю.