Свадебный круг: Роман. Книга вторая.

А Серебров загорелся, поверив в свою фантазию.

— Ну, приезжай.

— Директором школы сделаем, — поддержала мужа Вера.

— Во, во, точно, — схватился Серебров, вскакивая. — Вот здорово! В гости друг к другу ходить будем.

— Ну, из меня директор, — усмехнулся Алексей.

— А из меня председатель? Я ведь пай-мальчиком рос, на скрипке играл. И поэзию спасать надо. Ты ведь, Леша, сам говорил, что хороших поэтов все меньше из-за того, что меньше деревень. Вот приезжай, поэтов народим. Вдруг Некрасов, Твардовский или Есенин… а? Ради этого стоит…

Алексей грустно поулыбывался.

Все дни в Ильинском он был каким-то неприкаянным, хмуроватым.

ТЕРЕМ ТОТ ВЫСОКИЙ

Алексей ехал домой в одном вагоне с дядей Митей. Слушая вполуха старика, можно было думать о своем. Опять вернулись боль и тревога. Он ругал себя за то, что не увиделся с Маринкой перед отъездом. Ну и что, что Кузя сделал ему от ворот поворот. Маринка-то может думать иначе. Зачем он сразу сдался и отступил? А без него, определенно, Дарья Семеновна и Кузя обрушились на Маринку и уговорили забыть «дура лея-учителя».

Дядя Митя отвлекал Алексея от его терзаний, уже который раз повторяя, что раньше по всему Карюш-кину, а теперь по всем Ложкарям печи были «кладены моимям рукам». У Алексея мелькнула мысль написать о сельском печнике дяде Мите Помазкине. Ведь он хорошо знает его. Это будет веселый очерк об озорном, неунывном человеке и большом мастере. Конечно, Мазин начнет стонать, что печник — не та фигура, которую надо теперь воспевать, но ведь Алексей, кроме того, еще положит перед завом раздумья о жизни и делах начинающего председателя.

Алексей поддался соблазну и вылез из электрички на разъездике Чевери вместе с дядей Митей. По узкой тропке, проточившей снежную гладь, они прошли к противоположному берегу Падуницы, поднялись в сосновый лесок, обогнули глухой, сделанный взакрой забор. От прямой, словно по линейке прощелкнутой автомагистрали, свильнула расчищенная бульдозером дорожка-тупичок. Он упирался в глухие ворота. За ними макаевская дачка. Не проскочишь мимо, у поворота приметная лировидная двуствольная ель.

Подворье поражало внушительностью. Прежде всего бросался в глаза терем. Алексей опешил. Вот это домина! Из заиндевелых сосновых крон гляделся нарядный кокошник крыши с резным деревянным кружевом на стрехе. Стены дома из подобранных одно к одному гулких сосновых бревен. Крылечко с резным козырьком, окна захвачены в резную оправу. Размахнулся Макаев.

И около дома все сделано с той же обстоятельностью. Из такого же новья, что и терем, срублена банька. Из нее, наверное, можно было без задержки сигануть в реку.

— Гли-ко, чо выдумано, — обводя корявой рукой залец, сказал дядя Митя одновременно с похвалой и неодобрением. Стены здесь были облицованы неосоченным березовым карандашником. Войдешь, ни дать ни взять попал в березник. Да, Макаев, оказывается, был человеком с фантазиями и претензиями. В березовом зальце тянулись вдоль стен широкие скамьи. На спинках отверстия, вырезанные в виде сердец. Вот здесь, наверное, распялит на стене Макаев серебровскую медвежью шкуру. Камин, который уже начал класть дядя Митя, добавит экзотики.

Они затопили на кухне печь и принялись за работу. Вернее, принялся дядя Митя. Алексей слушал его рассуждения о печном деле, носил воду и глину, подавал кирпичи, поверх которых должен был лечь дикий уральский камень. Неплохо задумал Виктор Павлович. Правда, Алексей усмотрел тут разностилицу. Было в зальце немного чего-то от обычной деревенской избы, шотландских пастушеских хижин и американских бунгало, но чтоб пустить пыль в глаза, вполне достаточно.

И вот даже Алексей, презирающий барские замашки, вовлечен в создание уюта для Макаева и Надежды: до дрожи в руках таскает из сеней кирпич, готовит раствор, размешивая в цинковом корыте глину с песком.

— Я ведь, Алексей Егорович, тебе столь частушок припасал, — сожалел дядя Митя. — Да память дырява стала, — однако с десяток смешных, с похабинкой, частушек спел.

Они увлеклись работой, частушками и не расслышали урчания мотора. Переглянулись, словно были застигнуты врасплох, когда по стылым половицам сеней тяжело заскрипели шаги, и на пороге возник Макаев. Высокий, с холеным лицом, в богатой шапке из норки, в бордовой дубленке с меховыми отворотами он был внушителен. Наверное, таким и полагалось быть главному инженеру завода, владельцу богатой дачи.

— Бог на помощь! Ну как, дядь Мить, дела? Надо ли поднять трудовой энтузиазм? — улыбчиво проговорил Макаев, с заложенными за спину руками удовлетворенно обходя залец. Глаза его довольно светились.

— Да рано, поди, Павлыч, — засуетился дядя Митя, но поспешил вытащить мазаными руками из кирзовой сумки стальную зятеву рюмку. — Или уж для сугреву.

— Ну, а подмастерью-то позволишь пригубить? — кинул располагающий взгляд Макаев на Алексея. — Холодновато?