Свадебный круг: Роман. Книга вторая.

— Кирпич нет, цемент почти нет. Если так будэт, уедем, — коротко сказал он. Алексей с любопытством разглядывал культурного и образованного шабашника, который строил в Ильинском контору. Это был интеллигентный человек. Он не ругался, он ставил перед фактом.

Серебров, сбросив шапку, вцепился рукой в волосы, поерошил их.

— За кирпичом я ездил. Завтра будет, а цемента, я думал, вам хватит, — сказал он растерянно. Шабашник молчал. Серебров потянулся к обтертому ящичку телефона. Зажав между щекой и плечом телефонную трубку, он уговаривал всесильного цементного богача из передвижной механизированной колонны мелиорации и подписывал принесенные бухгалтершей накладные. Алексей чувствовал себя бездельником рядом с Серебровым, которого рвали здесь на части.

Через мутное окно он смотрел, как в палисаднике, в лиловых ветках бузинника, судачат желтогрудые синицы, из пухлого сугроба рогато торчали ветки молодых растений. Алексей тайком вздыхал, вспоминая Маринку.

— Что я тебе дам за цемент? — вдруг закричал Серебров в трубку. — А так за дружбу, не дашь?

Плохо, плохо, Анжелий Иваныч. Ну, столярку я могу тебе дать. Не надо тебе столярку? А трубы, трубы трехдюймовые? Берешь? Ну, спасибо, выручишь. Ну, будь.

Повесив трубку, Серебров посмотрел на шабашника. Тот понял: цемент будет — и закрыл за собой фанерную захватанную дверь.

— Тысячи мелочей, миллион мелочей, — возмущенно ходя по боковушке, кричал Серебров. — Я в них тону, Леша. Для Маркелова они, как кедровые орешки, а я весь в синяках.

Не успел Серебров распорядиться, чтоб ехали за цементом, как в боковушку ворвалась плачущая молодая женщина в валенках с клееными галошами. От ватника кисло пахло силосом.

— Не пойду завтра коров доить! Само дальне место мне дали, дак потаскай-ка плетюхой корм. Не пойду, Гарольд Станиславович, чо хошь делай, — утирая щеки концом головного платка, повторяла она. — В сене-то стыляки, дак повыбирай-ко.

Серебров помрачнел.

— А транспортер? — зло спросил он. — Почему Феоктистов не пустил транспортер?

— Пустил, да пока до моих-то коров он тащит корм, другие коровы все съедят. Мало сена-то.

Вслед за Серебровым и расстроенной дояркой Алексей двинулся к ферме. Решительные, сердитые Гарькины сапоги перли прямо по суметам. Доярка Женя Штина была еще молодая и вроде приглядная, но темный платок и телогрейка старили ее, и злость эта старила.

— Вон в телевизоре показывают: кнопку нажми — и на тебе любой корм, а у нас? — еле поспевая за председателем, возмущалась она.

— Ну, раз время есть телевизор смотреть — дело не так плохо, — откликнулся бодро Серебров.

Женя остановилась и всхлипнула.

— Ты, Гарольд Станиславович, отдыхал ли нынче в отпуску-то?

— Отдыхал, — сказал Серебров. — Отдыхал, Женя.

— Вот ты отдыхал, а я в году триста шестьдесят три дня отбухала, и не отпустишь ведь меня. Скажешь, работать некому, а телевизором попрекаешь.

Шутка не прошла, Серебров сердито примолк.

— Уеду вот к Маркелову или к Чувашову, — терзая его, проговорила Женя. — Там про людей думают.

— А разве мы не думаем? — вырвалось у Сереброва.

— Может, думаете, да нам не видно, — отрезала опасная на язык Женя.

Во дворе было парно и полутемно. Из-за этого пара Алексей ослеп и замер у входа, боясь двинуться дальше следом за Серебровым и дояркой Женей. Что-то мелькало справа и слева, гремели цепями коровы. Он протер перчаткой очки и, прозрев, понял, что по краям коровника ходят доярки, какие-то ребятршки и даже один высокий горбоносый мужик. Вроде друг Мишуни Павлин Звездочетов. Все носят в плетюхах то ли сено, то ли солому. В дальнем конце фермы отругивался от Сереброва расстроенный седой мужик. Он был в солдатском зеленом бушлате, мятой-перемятой кроличьей шапке.

— Почему, Феоктистов, люди мучаются и носят вручную? — наседал на него Серебров.

— А чего я сделаю? — отворачивал обиженное вислоносое лицо от председателя Феоктистов. — Пустишь сено по транспортеру, передние коровы сыты, остальные ревут.

— Помнишь, при Виталии Михайловиче Шитове договаривались сделать ограничители? Прогонит транспортер корм и опустить их. Всем будет доставаться.

— А кто делать станет? — все так же глядя в сторону, бурчал Феоктистов.

— Нет у тебя никого? — неверяще спрашивал Серебров.

— А вот нету, — отвечал с вызовом Феоктистов, все еще не желая смотреть на Сереброва.

— Сам сделай, Зотыч, вон Звездочетова попроси, — сказал Серебров, стараясь посмотреть в глаза Феоктистову.

— А чо Звездочетов-то? — остановился горбоносый великан с плетюхой. — Я вон Глахе помогаю. У меня еще руки толком не владеют.

— «Глахе помогаю», — передразнил его Серебров. — Не стыдно, Звездочетов, ты — механизатор, и при механизмах носишь вручную.

— «Сам сделай», — передразнил Сереброва Феоктистов. — Выходит, я каждой дыре затычка? Тогда из бригадиров сымайте. А то доярок ищи, трактор ищи, чтоб сливки отправлять, корма подвози да еще перегородки делай. А народу нет. Сымайте. Сымайте — и вся недолга.

— И снимем! — крикнул Серебров, взмахнув сердито рукой. — Ас молоком для детсада волокиту завел. Сказано было, отпускать беспрепятственно.