Свадебный круг: Роман. Книга вторая.

— Пронеси, спаси, господи, — и шагнула в дверь, почтительно замерла с тарелками в руках.

— Вкусно готовите, — донесся голос инспекторши. — Первое блюдо прекрасное.

— Да где уж, — вырвалось у матери. Она терялась от похвал.

Старые ясли, в которых работала мать и тайком подкармливала его, Алексея, ремонтировали плотники. И вот один из них, по имени Степан, уже дядька в годах, согласился у них в комнате переставить осевшую дверь. Дверь все время скрипела и не попадала в створ. Дедушка уже умер, и вот невысокий тихий мужик с бледным лицом, негнущейся ногой ловко и быстро все сделал, от платы отказался, но ни с того ни с сего стал захаживать к ним.

— Я это самое, не надо ли чего? — смущаясь, спрашивал он. — Прошлый раз-то видел, накладка неладно сидит, давайте переделаю.

Починил накладку, потом пришел снова.

Мать при Степане каким-то непостижимым образом молодела, светло улыбалась, находила красивые слова, каких Леха от нее до этого ни разу не слыхал.

Алексей вернулся как-то из школы. Мать со Степаном сидели за столом и пили чай по-старинному, из блюдечек. Мать, ласковая и словоохотливая, угощала гостя. Алексей взглянул волчонком на плотника, начал хлопать книгами: показывал свою злость. Степан заторопился на квартиру.

— Чего он все к нам ходит? — сердито спросил Алексей мать, смутно подозревая что-то нехорошее.

— Да чо это ты выдумал? — затараторила она. — Вон мужик-от какой умельный, форточку поправил.

— Нечего ему у нас делать, — отрезал Леха.

Степан заходил еще однажды вернуть дедушкино

долото, которое мать дала ему на подержание.

— Да пользуйся, пользуйся, Степан Иваныч, все равно у нас мастера нет, — с готовностью и ласковостью сказала мать. Степай принес Алексею в подарок маленький, тонко сделанный рубаночек.

Алексей пробурчал, что никакого рубанка ему не надо. Степан с укоризной взглянул на него. Алексей опять хлопал учебниками по столу.

Теперь, лежа в пустом Гарькином доме, один на один с собой, Алексей вдруг вспомнил этот случай и понял, каким глупым, грубым и эгоистичным он был, ему жалко стало мать, которая всю жизнь провела в работе, несчастного вдовца Степана Ивановича. Тот больше не приходил к ним, и свою мать Алексей, пожалуй, не видел уже такой просветленно радостной. Все испортил он, а ведь на долю матери вовсе мало досталось счастливых минут.

Когда Алексей маленьким приставал к матери, чтоб рассказала об отце, вспоминала та, как к ним в Карюшкино приехала старуха марийка в тюрике с монетами и привезла записку от его отца Егора. Сообщал он, что провезли его с Дальнего Востока в родные места. Не сегодня-завтра — на фронт.

Мать встретилась с почужавшим, похудевшим, в ремнях и каске, Егором. Раздобрился, отпустил его пожилой лейтенант с зеленоватым шрамом на щеке. Три разлучных дня ранней весной 1945 года пробыла она в чужой деревне. Бродила с Егором по осинникам, лежала на пахнущих увядшей травой и разлукой остожьях. Родился в 1946 году единственный на все Карюшкино ребенок — Алешка Рыжов. И теперь только постиг Алексей, что были у матери в памяти лишь эти три дня горькой любви.

БАННЫЙ ДЕНЬ

Капитон Каплин, полуоткрыв толстогубый рот, гнал «жигуленка» по морозному утреннику. Он вез Рыжова в Карюшкино, заранее не одобряя его затею. Но не ехать было нельзя: сам Григорий Федорович распорядился доставить и вернуть гостя в целости и сохранности.

Солнце будто фотобумагу проявила снега. Стали четко видны следы зверушек, забытая лыжня, тореная еще, наверное, по первому снегу. Рыжов умилялся хрупким инеем, этими следами, тем, что вырвался в родное Карюшкино. Ему казалось, что, побывав там, он постигнет невероятно важное для себя, для понимания матери, отца и деда. Узнает, почему Матвею Степановичу было так обидно, что в пору правления Огородова вдруг стал он не нужен Карюшкину и его убрали из председателей.

Благородное упорство человека, желающего открыть тайну бытия, не покинуло Алексея даже тогда, когда машина свернула на зимник, торенный трактором, и ее начало подбрасывать так, словно она выбралась на трассу для испытания техники. Скрежетала о днище шершавая, как наждак, наледь. Капитон вначале лихо крикнул:

— Эх, больше газу — меньше ям, больше дела слесарям! — а потом приуныл и стал сокрушаться, что всю «юбку» изорвал, имея в виду какую-то нижнюю часть «жигуленка», что свечи на машине давно поставлены «неродные». Алексей чувствовал в этих словах упрек. Ему было неудобно, из-за него подвергалась машина такому изуверству.

— Может, я пешком? — малодушно заикнулся Алексей, но Капитон, напряженно глядя, вел машину вперед: наказ Маркелова был строг. В конце концов около приметной трехстволой березы дорога уперлась в сугроб. Капитон осадил машину.

— Может, обратно поедете?

— Пешком пройду, — сказал Алексей и двинулся к притаившемуся за ложбинами сказочно красивому Карюшкину. Угадывались где-то по краю неба крытые соломой ограды, накренившиеся дома. Алексеем овладело нетерпеливое волнение. Казалось, поднимется он на угор и увидит свою деревню во всей ее нетронутой красе.