Серебров вызвал Ваню Помазкина, попросил по-мараковать над жатками, распорядился насчет заготовки веточного корма, но и на второй и третий день начальники всех участков его приказа не выполнили.
— Да к чему, поди, еще дожди пойдут, отаву возьмем, — уклончиво тянул усатый начальник Коробей-никовского участка Степан Коробейников, когда Серебров припер его к стенке.
Серебров ездил с участка на участок, устраивал разгон, требовал, чтоб заготовляли ветки, но и по глазам и по ухмылкам чувствовал, что так же, как агроном Крахмалев, начальники участков воспринимают его слова несерьезно. Когда приказывал Маркелов, знали, что делать надо, а тут не торопились. Может, из-за того, что Серебров стеснялся переходить на приказной тон?
«Если не станут подчиняться, пойду к Шитову и попрошу, чтоб назначал Крахмалева. Я так больше не могу», — тоскливо думал он, но Шитов позвонил ему сам и сухо сказал, что в причинах бездействия разберутся потом, возможно, на бюро райкома партии, а теперь, принимая во внимание то, что «Победа» плетется в хвосте, решили направить к ним бригаду шефов из Бугрянска. У «Труда» оторвут, а им пошлют. Серебров обиду стерпел. Раньше шефы у Маркелова не работали. Он взмолился, закричал отчаянно в телефонную трубку:
— Виталий Михайлович, у меня ничего не получается! Освободите меня! Ведь Федор Проклович вышел на работу!
— Не паникуй! — холодно ответил Шитов. — Когда надо, освободим. — И Серебров почувствовал в этих словах угрозу.
В тот же день прикатили два автофургона, наполненные веселой пестрой публикой. Молодежь в спортивных костюмах, кедах. Серебров распределил шефов по участкам. Пусть рубят ветки для агрегата витаминной муки, вяжут веники.
С приездом шефов Ложкари стали шумными. Людно было в столовой и магазине, до утра гремела около Дома культуры музыка. Какой-то шеф захватил с собой магнитофон и пускал его во всю мощь. Поутру поднимались горожане к десяти часам. Да ещё час уходил на завтрак и сборы, выезжали в самую жару. В березниках и осинниках слышался ленивый стук топоров, ширканье пил. Шла заготовка веток. У полыхающего жаром агрегата витаминной муки, напоминающего гигантский каток, появились бумажные мешки с мукой. Сдвинулась «Победа» с мертвой точки.
Когда Серебров в этот день вернулся в контору, на крыльце его ждал дядя Митя Помазкин. Он белозубо улыбнулся инженеру. По протекции матери Сереброва Нинель Владимировны ему изготовили вставные челюсти с фарфоровыми зубами. Дядя Митя помолодел. Улыбался, ослепляя ложкарцев литой шеренгой резцов. Из-за зубов появилось в его улыбке что-то по-восточному хищное. Дядя Митя тайком заглядывал в зеркало: то ли не мог налюбоваться, то ли вызывали у него зубы беспокойство: больно уж сердитым стало лицо.
Серебров хотел отпустить шуточку по поводу дяди Митиных вставных челюстей, но тот, перебив инженера, запричитал:
— Чо делается-то, чо делается-то, Гарольд Станиславович. Ведь из-за листиков деревья валят. Поглядел бы, цельные деревья валят. К чему? А ведь кормины-то в лесу полно. Много травы-то. Пропадет опять кормина, а деревья губим.
— Да ты что, дядя Митя? — озлился Серебров. — Где она, кормина? Голые луга.
— Дай покажу, истинный бог покажу, — напирал на Сереброва дядя Митя и независимо от своей воли по-азиатски свирепо сверкал зубами. Не веря старику, раздраженный тем, что все его пробуют учить да наставлять, Серебров крикнул: «Садись?»
Все равно надо бы съездить в березняк и узнать, как горожане заготовляют ветки, — не запарился ли «авзэмщик» на агрегате витаминной муки. Того гляди, от перегрева АВМ загорится. После такого ЧП не оправдаешься. А вообще-то не в свое дело ввязывался Митрий Леонтьевич. Клал бы печи да любовался зубами. И он хорош, катает старика, а бригада для заготовки южной соломы так и не подобрана. Вот-вот позвонят из управления сельского хозяйства, узнают, что ничего не сделано, и нажалуются Шитову.
— Гли-ко, — водя рукой по лобовому стеклу, показывал дядя Митя на стога сена, заготовленные колхозниками. — Вон у Зонова два кабана, у Петьки Грузина один, где берут-то, не с неба, поди?
Да, за домами, на осырках, стояли заботливо сметанные стожки сена. Люди успели сгоношить корм.
— Давай до Егоринского логу доедем, — радуясь тому, что Серебров послушался его и везет, куда велит он, уже командовал дядя Митя. Серебров свернул по проселку к лесу.
— Гли-ко лес-от — синь-порох, — вздыхал Помазкин, тряся бородой. — Давай дале, до той вон гривки.
Серебров, играя желваками, послушно доехал до перелеска, свернул по ложбине в тенистый отладок. Вышли. Здесь было прохладно, пахло грибами. Дядя Митя распоясался вовсе.
— Гляди, Станиславин, травишши-то! Разе это не кормина? — и начал рвать руками пижму, иван-чай. Трава действительно тут оказалась высокая и сочная. В лесной прохладе даже цвели золотистые купавницы. Чудо!
— Ну, а как эту кормину возьмешь? — придя в себя после удивления, спросил Серебров. — Машину не пустишь. Даже косилка «КИР-полтора» не пройдет. Пустой номер, дядя Митя, — направляясь к «газику», проговорил он огорченно.