Свадебный марш

А нервная веточка в голове начала разбаливаться все больше и больше. В таком случае Гронский говорил папе: надо всегда поступать, как в той шутке: «Был проездом в Житомире. Искупался в море…» — «Но в Житомире нет моря!..» — «Что вы говорите? А я не знал и выкупался!..» Чтобы совсем не знать, что у меня болит голова, я тихо спросил у Мужчины Как Все:

— Как вы считаете, это смешно или нет? Из заграничного юмора, конечно; судья говорит подсудимому: «Вы приговорены к пяти годам тюремного заключения». А адвокат подсудимого говорит: «Ваша честь! Подсудимого нельзя заключать в тюрьму, у него боязнь замкнутого пространства».

Мужчина посмотрел на меня, как, наверно, судья на адвоката, и сказал хмуро:

— Смешно!

— А вы знаете, что есть такая болезнь — боязнь замкнутого пространства? — спросил я.

— Знаю, — сказал хмуро Мужчина.

В это время мы уже пересекли Пушкинскую улицу и вышли на Петровку, к дому 38. Мелькнуло какое-то ужасно знакомое лицо. Кажется, Умпы. Мужчина Как Все легко открыл тяжелую дверь, показал пропуск дежурному милиционеру и, кивнув в мою сторону, произнес: «Со мной!» Затем мы поднялись по лестнице на второй этаж, и мужчина открыл ключом дверь кабинета, пропустив меня вперед, и указал жестом на стул. Он долго молча смотрел на меня, потом сказал:

— Докторам и следователям можно рассказывать все… — Он достал из кармана пачку сигарет и закурил. — Рассказывай.

И я стал рассказывать…

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

Нет, это все-таки ужасно, что у человека мозг устроен как телевизор. Всегда в памяти можно еще раз прокрутить плохое, как гол в ворота противника… Или как нокаут боксеру. По-телевизионному это называется «кольцовка». Боксерам, говорят, и футболистам после боев и матчей эти проклятые «кольцовки» до изнеможения крутят — и мяч все влетает, и влетает, и все влетает в твою сетку, и перчатка со страшной силой достает твой подбородок, и ты все падаешь на пол, все падаешь, все падаешь…

— Мало говорим друг с другом по-человечески. У меня вот месяц тому назад мать умерла… — сказал Мужчина Как Все, — и вдруг выяснилось, что я с ней ни разу по-человечески не поговорил, ни разу за всю жизнь. С подонками, с мошенниками, с убийцами десятки часов говорил… Каждой минутой их жизни интересовался: где был, что делал, что думал, что говорил, о чем мечтал, с кем дружил… А матери буркну «добрый вечер» — и нос в газету, или в книгу, или в телевизор. Спросит: «Как дела?» — «Все в порядке». А я ведь хорошим сыном был. Я ведь, когда моей любимой жене вздумалось однажды крикнуть: «Тогда или я, или твоя мать!» — я громче ее крикнул: «Тогда мать, и никаких или!».

Мать — она мать, все была рядом, за стеной… Была за стеной… И всегда будет казаться… А теперь несколько карточек осталось, да вот анкета каким-то чудом сохранилась в столе. — Мужчина Как Все развернул пожелтевшие четыре листка, на которых вверх ногами я прочитал: «Личный листок по учету кадров». — Теперь вот с анкетой разговариваю… Узнаю то, что не знал и чем не интересовался… Вот, в восемнадцатом году была пулеметчицей. В девятнадцатом году была медсестрой семьсот двенадцатого полевого военного госпиталя… Где это поле? Что там было, в этом поле?.. Ничего не знаю… И уже не узнаю никогда, ни-ког-да. И в любви не успел матери объясниться. Жене тысячу раз объяснялся, а матери ни разу… — Мужчина Как Все помолчал и добавил: — Иду по улице, вижу — бушует парень, думаю, — участковый разберется, а потом думаю: а почему участковый, почему не я?.. Вот так и не стал бы с тобой разговаривать и мимо прошел бы, если бы не умерла мать… А потом думаю — надо познакомиться, и теперь я не жалею, что познакомился с тобой, наоборот, жалел, если бы не познакомился… Ты говоришь, что вот у вас дома четверо, ведь тоже не разговариваете друг с другом, наверно?

— У нас в доме как в опере… как в речитативе… Все одновременно поют, и никто никого не слушает… — ответил я. — Я как-то даже хотел объявление дать в газету: «Ищу философски настроенного человека, чтоб поговорить с ним по душам». А однажды шел по улице и не вытерпел — подхожу к одному мужчине и говорю: «Вы не можете меня спросить, что у меня сейчас делается на душе?..» Он так, видно, растерялся, что спросил: «А что у тебя делается на душе?..» А я достал из кармана свой автопортрет и говорю: «Вот это я, а в середине в виде аквариума — это моя душа… А на душе у меня, как в аквариуме, сейчас. Аквариум зарос, джунгли, ветви торчат из воды. Вода мутная-мутная, а в мутной воде в стеклянной бочке плавает одичавшая золотая рыбка… Вот эта золотая рыбка — она одичавшая. Она плавает в аквариуме моей души…»

Мужчина Как Все рассмеялся и спросил:

— Ну а с ней ты по-настоящему разговаривал?