Свадебный переполох в Медусельде (СИ)

Устало взглянув на закрывшуюся за братом дверь, Сенешаль подошёл к распахнутому настежь окну. Душный летний воздух сменяла вечерняя прохлада, на улицы Эдораса опускались сумерки, в которых только интереснее было голосить разыгравшейся ребятне. Его Ремиль, когда он только узнал её, тоже любила носиться, как оголтелая, и играть с приятелями в салки, пока голос не охрипнет, дыхание не сорвётся, да мать домой не загонит. Он часто, незамеченный, наблюдал за ней, восхищаясь детской непосредственностью и озорством, а когда подросла — понял, что нет ему места в родном городе, если не хочет натворить бед, зла, в котором придётся после горько раскаяться. Воспоминания о той, что единственная жила в сердце, затопили, словно густой мёд, и вот уже он видел, как после нескольких лет пребывания в столице вернулся в Альдбруг, как в один из осенних дней обнаружил, что непоседливая дочь кузнеца Киорхта больше не та, что он знал прежде. Маленькая щуплая девочка с копной невероятно золотых с рыжиной волос превратилась в стройную, словно степная берёзка, девушку, синий омут глаз которой смотрел, казалось, в самую душу. Земли Соединенного королевства были богаты на красавиц, но такой, какой стала его Ремиль, Эйомер прежде не видел. Знакомые тонкие черты лица наполнились удивительной нежностью, женственный стан будоражил кровь, а тихие песни не несли больше успокоения. Она всё так же убегала к реке, подолгу сидела там, накладывая ровные стежки на рубахи братьев, он же решился подойти, заговорить лишь однажды. Она тогда обрадовалась его появлению, улыбнулась так тепло, что в сердце защемило от тоски, что не может обнять, прижать к груди, как того хочется, вдохнуть запах девичьей кожи. Ремиль пыталась рассмешить его, рассказывая о клиентах отца, которые страдали самыми разнообразными причудами, когда дело касалось отделки лошадиной сбруи, а он слушал и не слышал ни слова, так желал поцелуя, что пришлось крепко сцепить пальцы рук. Когда девушка закончила штопку, он помог ей отнести к дому корзину с бельём, понимая, что прошлой дружбе конец, что рядом с ней место только тому, кто может поступить по чести, а не обмануть, унизить недостойной связью. Он ничего не мог дать Ремиль, Конунг никогда не допустил бы его свадьбы с простолюдинкой, а против его воли Третий Сенешаль пойти не мог. Да и время становилось всё более мрачным, Враг, не таясь, делал набеги на земли Рохана, так было ли время у воина для сердечных дел? Он мог погибнуть в одном из боёв и чтобы сталось тогда с невестой, даже если бы решился пойти наперекор традициям? Кто бы смог её защитить от пересудов? Оттого и ездил всё реже в родные земли, избегал встреч, а если вдруг сталкивались, жадно вбирал взглядом черты родного лица, молча кивал, а она? Ей было больно, разве не заметишь этого? Не только Сенешаль сгорал в огне любви, у которой не было будущего, которой не должно было случиться, но которая так безнадёжно жила в них обоих. Лишь иногда он приезжал, чтобы убедится что Альдбругу, его жителям, а особенно ей, ничего не грозит, и и ещё ожесточённее сходился в схватках с врагом.

Разговор с отцом был очень тяжёлым. Скажи кто-то Тэйодреду раньше, что он будет вот так, без стыда лгать в лицо самому родному — так не поверил бы. Как и в то, что сам себя чернить начнёт, что прямо вот так и заявит о том, что желает наследовать престол Медусельда, что не допустит Эйомера к правлению.

И уже точно рассчитанный прежде удар: мол, отец, ты нарочно хочешь не меня в наследники. Потому и отсылаешь меня на Рубеж, а Эйомера — в безопасный Гондор, к бумагам. Поэтому ему династический брак готовишь. Нет? Так докажи обратное! Я уговорю Имрахиля отдать дочь мне, а Эйомера, пока думает, что влюблён в какую-то селяночку, на ней быстро и женить. Чтобы потом, если решит на трон заглядываться, этим браком и попрекнуть.

Да, отец нелегко всё это перенёс. Только и сам Тэйодред был едва ли не зелёным, как трава в поле. Расскажу, папа, после свадьбы всё расскажу, тебе одному. А сейчас губы сжать и снова с надменным видом требовать писем к отцу Ремиль, разрешения на брак для Эйомера и того, что для Имрахиля это всё должно выглядеть как любовь к его дочери. Чтобы пересудов не было.

========== Глава 3. ==========

Тэйодред вышел из комнат отца, едва сдерживая тошноту. Воротило от самого себя, от своих речей, от того, что устроил. Держало только то, что иначе нельзя было. После помолвки поговорит, признается, попросит прощения. А сейчас… Эйорл, дай сил твоему потомку, дай мужества промолчать, не выдать, не сорваться! Легко ли перед родными выглядеть дрянью почище Гримы?

К себе в покои он даже не вошёл — едва ли не ввалился, падая в кресло возле очага и не обращая внимания на Эйомера.

— Ты там что ратовал за введение налогов для холостяков, включая самого Конунга? — поинтересовался Сенешаль глядя на его перекошенное лицо и залёгшие вокруг рта суровые складки. — Чтоб ему неповадно было сводничеством заниматься?