Сведи меня с ума

Пока он был жив, исправно оплачивал уход за её могилой, но сам никогда не приезжал. Не мог себя заставить. Теперь же подозревал, что больше никто и никогда сюда не придёт…

– Ты можешь оплатить услуги садовника на двадцать пять лет вперёд. Потом кладбище закроют, – Дьявол раздражённо промокнул лицо от мороси.

– Так и сделаю. Оставь меня. Пожалуйста.

Когда спутник Стаса испарился, он присел на низкий мраморный бордюр и аккуратно положил букет вплотную к инициалам матери. Перед глазами всё поплыло, но он не сразу понял, что это были его собственные слёзы. Недовольно шмыгнув носом, Стас попытался вспомнить, когда плакал в последний раз.

– Тут и плакал…

Тридцать лет назад он дал слабину, а потом заковал себя в непробиваемые доспехи из сплава лютой ненависти и социопатии. Десятилетний мальчик, ставший в один миг, по мнению отца, неуправляемым демоном.

– Мам… – Стас вздрогнул от звука собственного хриплого голоса. – Мам, прости. Я вырос самым настоящим дерьмом. Даже хуже отца. Даже…

Мимо прошли несколько человек, и Стас, отвернувшись, замолчал.

Глаза нестерпимо болели, а гортань окончательно свело от напряжения. Он протёр лицо и несмело прикоснулся дрожащими длинными пальцами к имени матери.

– Ты наверняка меня уже возненавидела. И заслуженно… Мам, почему ты не развелась с ним? Мы ведь могли бы уехать с тобой и начать новую жизнь! Плевать на деньги! Я бы вырос и заработал тебе столько, сколько хочешь!

Стас снова вытер слёзы и зажал рот кулаком. Небо постепенно расчищалось, еле заметные лучи солнца мягко легли на памятники, и он почувствовал влажную духоту.

– Лере хватило сил уйти… Почему ты не отважилась? – Стасу на мгновение почудилось, что выражение лица матери на фотографии неуловимо изменилось. Она будто сожалела… – Ладно, я не вправе тебя в чём-то винить. Но это была бы самая лучшая жизнь, о которой я мог только мечтать.

Стас осёкся и замолчал. Потом достал пачку сигарет и смог попасть пальцем на кнопку зажигалки только с четвёртого раза.

– Лицемерно, да? Вот такой у тебя сын… Сам о чём-то там мечтал, и сам же своими собственными руками всё разрушил, как только мечта стала сбываться. Может, и хорошо, что ты не застала всей этой дичи. Не знаю… Я не знаю, а вдруг ничего бы со мной не произошло, будь ты рядом? Ага, снова навешиваю на тебя… Мам…

Светлана смотрела с фотографии на своего единственного сына так нежно, словно хотела обнять, но не могла. Стас зажмурился и изо всех сил представил, как было бы хорошо просто коснуться её тёплой руки, уткнуться лицом в её колени, покаяться во всех своих страшных грехах.

– Мам, я чудовище. Ты, конечно, всё знаешь и всё видела, но… Когда я понял, что натворил… Лучше бы застрелился. Мам.

Стас докурил первую сигарету и достал вторую.

– Не знаю, что там у Леры за проклятье… Сейчас мне кажется, что это я был для неё проклятьем, а она была моим благословением, которое я так тупорыло растоптал. Я всё ломал и ломал её. Ждал, когда она наконец-то сдастся… А она всё откуда-то черпала силы любить меня. А потом – сопротивляться. Но если бы она знала, что я натворил… – Стас запрокинул голову, выдохнув струю дыма, и очередная партия слёз скатилась по его скулам. Он уже даже не обращал внимания на прохожих. – Наверное, убила бы меня одним взглядом. Мам, мне кажется, я даже ненависти не заслуживаю… Не заслуживаю, чтобы обо мне кто-то помнил.

Солнце окончательно отвоевало небосвод у туч и быстро высушивало следы утренней мороси. Стас замолчал и задумчиво следил, как тлела сигарета в его пальцах. Потом взъерошил волосы и снова посмотрел на портрет матери. Она задумчиво опустила взгляд.

– Мам, как умереть, если ты уже мёртв? Все эти воспоминания о моих зверствах… О да. Вот он, истинный ад. Я уже понял. Котлы, плети, черти… Ерунда. Память – самый жуткий персональный ад. И память не теряется после смерти. Не думай, что я согласился на сделку, чтобы выиграть. Я жаждал забвения. Осталось каких-то пять дней…

После третьей сигареты Стас закрыл глаза, тяжело прислонился лбом к нагревшемуся на солнце памятнику и просидел без движения несколько минут. Потом неохотно отодвинулся и прошептал:

– Прощай, мам. Прости меня за всё. Люблю тебя. Всегда любил, – он протянул ладонь к фотографии, но не осмелился опорочить её своим прикосновением.

Собрав окурки, Стас тяжело вздохнул и пошёл к выходу, не разрешив себя оглядываться.

Работник кладбища не сразу оценил его просьбу принять оплату услуг по уходу за памятниками на четверть века вперёд, но после звонка директору всё же оформил счёт.

* * * 

Стас сел в машину, растёр лицо ладонями и выехал с территории кладбища. Пытаясь собрать мысли в кучу, он весь день бесцельно кружил по улицам, не чувствуя ни голода, ни жажды.

Ближе к вечеру телефон одарил его сообщением от Ады:

– Я не знаю, как ты это делаешь, но у меня ощущение, будто за ночь я разжилась непонятной эмоциональной бронёй! Представляешь, я впервые за всю свою жизнь набралась смелости и отказалась взять дополнительный проект. Так и сказала начальнику: “Нет, я уже под завязку!” Я в шоке сама от себя!