Сверхдержава

Что дальше? "Только в последнюю неделю российскими финансовыми компаниями были приобретены контрольные пакеты акций таких гигантов, как "Локхид", "Фольксваген групп" и даже "Майкрософт". Сотни тысяч людей в западных странах вышли на улицы с акциями протеста". Да кто они такие, эти сотни тысяч людей? Кому интересно их мнение? Предложи им сейчас работу в филиале российской фирмы, и через пять минут две трети из них согласятся и будут чувствовать себя безмерно счастливыми. Остальная треть не согласится через пять минут. Она согласится через десять. Куды ж тут попрешь? Против лома нет приема…

Ага. Вот еще кое-что интересное. "Успехи российской биотехнологии не только позволили быстро и эффективно справиться с новой вспышкой вирусной эпидемии, известной как "якутская лихорадка", но и полностью покончить с этим заболеванием. После ревакцинации всех иностранных граждан, находившихся в Российской Федерации во время эпидемии, в полном объеме восстановлены отношения с внешним миром. Сверхдержава впервые вводит безвизовый режим при условии обязательности противовирусной прививки. Российские ученые заявляют о том, что таким страшным болезням, как СПИД, гепатит, якутская и геморрагическая лихорадки, а также некоторые виды рака, осталось существовать совсем недолго".

Хватит. Слишком много информации, запрятанной для Краева между строк. Слишком свежи воспоминания. Дайте мне еще мартини с водкой. А лучше поллитра чистой водки, запить литром чистого мартини. И ничего, что еще только десять утра. Я не хочу быть Шрайнером! Хочу быть Краевым, метаморфом, чумником! Но сегодня нажрусь с утра и буду просто Шрайнером – пьяным как свинья немцем. Потому что душу нельзя заменить титановым суставом – она все равно будет болеть. Ее нельзя заменить. Ее можно только утопить.

* * *

Нельзя сказать, чтобы Шрайнер ничего не предпринимал для того, чтобы поведать миру о том, что он знал. Знание, полученное в России, бурлило в нем, клокотало, требовало выхода на свободу, требовало немедленных действий. Только не хотелось выплескивать ему это знание по мелочам, растрачивать на мелкие газетные строчки. Краев хотел действовать по-крупному. Уже через три дня после возвращения из России он был в Берлине, сидел в приемной большого государственного начальника – Конрада Астмана. Краев много слышал о честности и неподкупности этого человека. Шрайнер очень надеялся на него.

Он попал к господину Астману неожиданно быстро. Через полчаса после того, как Николай записался на прием, к нему подошел вежливый молодой человек в безупречном костюме. "Господин Шрайнер? – осведомился молодой человек. Во взгляде его читался необычный интерес и даже некоторый страх. – Не угодно ли пройти к господину Астману? Он ждет вас".

Шрайнер прошел. И тут же начал выкладывать Конраду Астману и двум безымянным господам, присутствующим в кабинете, все, что он знал. Но ему не дали говорить долго.

– Мы все это знаем, ГОСПОДИН КРАЕВ! – сказал Астман, глядя на него честными серыми глазами. – Мы знаем, что вы натворили в Российской Федерации. И знаем, каких трудов будет стоить исправить все это. Мы могли бы объявить вас вне закона Германии. Но мы согласились принять вас обратно – по убедительной просьбе нашего большого русского друга. Господин Шрайнер, мы очень просим вас не подвергать больше свою жизнь опасности. Потому что это очень серьезно и опасно для вас лично. Вы даже не понимаете, насколько опасно. Вам пора стать серьезным человеком, господин Краев. Здесь – не чумная зона".

Слова "чумная зона" Астман произнес с сильным немецким акцентом, но все же по-русски. И Краев увидел в его глазах баранью покорность. Безымянные господа понимающе вздохнули и развели руками – что, мол, мы можем сделать, господин Краев-Шрайнер?

Николай повернулся, молча вышел из кабинета и хлопнул дверью. В тот же день он посетил клинику ортопеда, а еще через три дня ему сделали операцию на колене.

Краев не сломался. Просто он понял, что он не в России. Вспомнил, что он в Германии – стране, где не существует чумных зон.

Ему не с кем было поговорить обо всем этом. Он мог разговаривать только с Лисенком. Тем Лисенком, который жил в его душе.

* * *

Фолдер, лежащий на столе, громко запиликал. Международный телефон. Герда? Господи, и здесь она достанет! Не даст напиться с утра. Нюхом чувствует, длинным своим немецким носом.

Ну, что там? Электронная почта. Краев получал сообщения достаточно регулярно – три-четыре раза в день. И все равно его сердце каждый раз давало перебои, и палец каждый раз чуть-чуть медлил, прежде чем нажать на кнопку и разрешить посланию высветиться на экране. Потому что была надежда – а вдруг это то самое, единственное в мире послание, которого он так ждал? И было тупое понимание, основанное на горьком житейском опыте – понимание того, что послание это не то, да и не может быть тем самым. Потому что того самого не будет никогда.

Забудь все, Шрайнер. Забудь, что ты ненадолго снова стал Краевым. Пей! Три капли мартини на ведро водки.