асфальт испытывает боль, и выпадает алкоголь на алкогольные пейзажи, где выключенный шум шагов замерз до таянья снегов и каждый след, как рана, зажил. но совершенной формы боль уже не причиняет боль, а пересаженная боль, прижившись, причиняет счастье. летает в доме антресоль, на ней бездельничает моль, а мать берет аэрозоль и душу моли рвет на части. но вундеркинд – сердитый мальчик на крашеном велосипеде — воспитан в собственном соку; трансляции футбольных матчей приходит посмотреть к соседям, болеет за «нефтчи» баку. он учит «слово о полку…», включен настольный вентилятор, паук бежит по потолку, и день гудит, как трансформатор… когда он яблоко догрыз, ты помнишь, семечко упало? не из него ли разрослись антропоморфные начала? и не выходит жизнь из строя, хотя, казалось бы, заело ее устройство заводное. ее устройство заводное уже морально устарело. ее железные узлы…
Учебный натюрморт
вживаясь в равнобедренный кувшин,я вычитаю из него привычность:примерив обтекаемость машин,он сам перед собой разыгрывает личность.а драпировке, обласкавшей стол,линялой до расцветок географии,был свойственен когда-то женский полс чертами буржуазной биографии.во фруктах восковых их образ обнажендо стереометрической фигуры,и натюрморт сплошным пространством окруженв трех измерениях, написанных с натуры.но я, свой глазомер поставив на штатив,ищу свободную от измерений точку,изображаемым предметам возвративпостигшую их свойства оболочку.пространство распахнув, как форточку во двор,перепроверив зрение на верность,я завожу кувшин, как гоночный мотор,я отрываю от него поверхность.я в натюрморт ввожу прохладный куб двора,где разговор двоих в их схемах – перемычка,где в толще тишины пропорота дыраи, чиркнув, вечность освещает спичка.