Сверхмотивация

                          с той стороны не наступает ночь,
                          а с этой – пыльный воздух щиплет нёбо,
                          когда садишься, кожаное кресло
                          вдруг издает туберкулезный свист.
                          и если в комнату опять впадает время,
                          то кресло опрокинь и сам садись на весла,
                          и в кресле кожаном ты поплывешь навстречу,
                          вверх по теченью, рассекая пламя
                          настольной лампы в рое мошкары,
                          поставленной в неосвещенный вечер…

                          4

                          сон расположен вдоль метрической шкалы,
                          он снится женщине, уснувшей за столом,
                          подставившей настольной лампе щеку,
                          над нею плавится стеклянный абажур,
                          сон каплет закипающим стеклом,
она во сне сбивается со счета
и просыпается. ей снится коридор,
ей снится офицер морского флота:
высокий лоб напоминает глобус
с ранением на тихом океане.
ей снится крепдешиновое платье
и столик в прибалтийском ресторане.

5

потом ей снится собственное тело
в проекции, как корабельный корпус,
со схемой органов устроенных в примате,
опутанных системой капилляров
с расчетной мощность в каких-то там ноль целых…
весь этот механизм, изъятый из футляров,
разложенный в гостиничной кровати,
сперва пульсирует, как водяная помпа,
а после курит в ситцевом халате,
испытывая чувство в форме ромба…

Проекция

                          фрагмент души, разобранной на части,
                          среди болтов развинченной судьбы
                          валяется в траве, растущей у санчасти,
                          пригретый солнцем, сорванным с резьбы.

                          еще хранит футболка форму тела,

                          продавленного кедою корейской:
                          прошел футбол, оставив лужи мела,
                          и задышал озон кирзой армейской.

                          здесь чьи-то голоса еще звучат отдельно,

                          на тонких проводах прикручены к забору,
                          и каждая деталь отчетлива предельно,
                          попав в наклонный взгляд, утративший опору.

                          но весь пейзаж сложив в брезентовый мешок,

                          ты смотришь со спины на собственные уши:
                          на нежные хрящи, на вздыбленный пушок,
                          а на просвет они – рельеф девонской суши.

                          ты узнаешь себя при взгляде со спины,

                          ты узнаешь в своем лице чужие лица,
                          несешь из булочной батон чужой вины
                          и прежде, чем забыть, ты должен отразиться

                          в разбитом зеркале, в заплаканных глазах,

                          в какой-то детской заводной модели,
                          на разный лад в бесполых голосах,
                          запутаться пушинкой в волосах
                          и все глядеть в себя, и целить мимо цели.

                          и открывать себя, как перочинный нож,

                          жизнь складывать, как веер или ширму,
                          и зажигать свечу, входя в погасший дождь —
                          перегорели пробки, валяется крепеж
                          и ночь всосалась в спущенную шину.

(У радиоприемника)