Сверхновая американская фантастика, 1994 № 01

Укрылся, замкнулся, ушел. Если уход в дикость и примитив, то тогда ни к чему придумывать схему вентиляции или приспосабливать ускорение падения с пятисот футов в качестве спуска в туалете. Если уход в младенчество, то зачем конструировать гончарный круг? А когда замыкаются, уходят от людей, то не приветствуют первого встречного как…

Стоп.

Возможно незнакомец, который бы пришел с сообщением и нашел бы способ его передать, не был бы так радушно принят. Неприятная мысль. Рисковать случайно совершить поступок, который бы не понравился Маклилу, было бы несколько более самоотверженно, чем требовал профессиональный долг.

Маклил принялся готовить еду.

Продолжая наблюдение, психиатр вдруг понял, что этот замкнутый бессловесный субъект был счастлив, хотя и по-своему; кроме того, он выполнил все обязательства перед семьей и никого не беспокоил.

Это было невыносимо.

Невыносимо потому, что нарушало главное положение психиатрии — по крайней мере, той школы психиатрии, к которой принадлежал наш психиатр, а он не собирался смешивать свои принципы с какими бы то ни было другими ~ положение, которое гласило: «Задачей психиатрии является примирять потерявшего душевное равновесие пациента с обществом и восстанавливать либо увеличивать степень его полезности обществу». Поддаться и описать состояние этого человека как уравновешенное, значило бы оскорбить саму науку, потому что школа нашего психиатра опиралась на самое последнее слово науки, а оспаривать научность самой психиатрии было бы совершенно бессмысленно. Для того, кто ею живет и применяет ее положения, она — наука, следовательно, так оно и есть, так и должно быть. Проще говоря, то, что провозглашено правдой, должно быть Истинно, а все остальное, даже Возможное, должно отметаться и изыматься из упорядоченного набора инструментов уважающего себя психиатра. Ни одна из известных Истин не позволяла общественному существу так отрекаться от общества, и со своей стороны наш рассудительный психиатр не собирался благословлять это… это самоубийство!

Поэтому он должен найти способ общаться с Маклилом и довести до сознания пациента ошибочность его поведения. Избегая, однако, опасности быть сброшенным со скалы.

Тут он почувствовал, что Маклил смотрит на него и подмигивает.

Неосознанно он улыбнулся в ответ и повиновался приглашающему жесту Маклила. Осторожно спустившись с гамака, подошел к столу-верстаку, на котором в глиняных горшках дымилось какое-то варево. Горшки стояли на больших тарелках, заключенные в ободок из ровно нарезанных помидоров. Попробовав их, психиатр обнаружил, что помидоры сахарной спелости были посыпаны темно-зеленым веществом, вкус которого после тщательного анализа остаточных ощущений позволил определить его как подсоленную смесь свежего базилика и свежего чеснока. Непередаваемая симфония вкусовых ощущений.

Он последовал примеру Маклила, когда тот взял свой горшок и вышел из домика на свежий воздух, где расположился обедать под сенью старой ели. За этим неторопливым и приятным занятием у психиатра было немало возможностей оценить силы своего пациента и составить план кампании. В способе действий он теперь не сомневался, знал, как приступить к делу, теперь оставалось только не пропустить удобный случай, который не замедлил представиться. Маклил встал, потянулся и направился к дому. Психиатр дошел вслед за ним до самой двери и удостоверился, что пациент уснул, едва забравшись в гамак.

Тогда психиатр вынул из машины свой саквояж с чудодейственными средствами.

Проснувшись вечером, Маклил вышел на крыльцо, потягиваясь и позевывая, и обнаружил своего гостя у офиклеида, клапаны которого он перебирал с удивленным и заинтересованным видом. Маклил подошел, взял из его рук офиклеид с приятной улыбкой, означающей «сейчас покажу, как это делается», поставил чудовищный инструмент в исходную позицию и смочил языком внутреннюю поверхность мундштука величиной с кофейную чашку. Успев только выпятить губы от непривычного вкусового ощущения, Маклил закатил глаза и упал на землю, как сложившийся парашют. Психиатр едва успел выхватить у него офиклеид, чтобы мундштук не выбил Маклилу передние зубы.

Он аккуратно приставил офиклеид к дереву и удобно уложил Маклила. Посчитал пульс, положил голову набок, чтобы пациент не захлебнулся слюной, и снова полез в свой саквояж. Встав на колени у распростертого тела, он ввел под кожу иглу шприца и впрыснул ему смесь транквилизаторов (Френкеля, хлорпромазина и резерпина) со скополамином, повышающим внушаемость, в тщательно подобранной концентрации.

Затем принес воды и осторожно обтер губкой губы Маклила, чтобы не пришлось терять время еще на один обморок, когда пациент очнется и вздумает снова облизнуться. Делать было больше нечего, поэтому психиатр сел рядом и стал продумывать дальнейшие шаги.