Сверкнув, не погасло

══ Предыдущие мысли, мысли-опасения, меня, признаться, будоражили: армия уже вторглась в мои и только мои владения и наградила своими страхами, мысли те уже были, но внешне я оставался спокоен: держал лицо. Не дай бог, чтобы Димка, — если придет — увидел бы меня встревоженным!

══ И он пришел к моему КС, пришел, как и обещал, часа через два, плюхнулся радом на скамейку.

══ — Все в порядке? — спокойно и даже участливо спросил я, ничем не выдавая своих тревог, которые буквально трясли меня все это время..

══ — Всё, — вздохнул он. — Попрощались. На два года. Пошли?

══ Мы не поделились друг перед другом теми своими мыслями, они были, вероятно, у обоих: у него, может быть — сбежать, у меня — ну, те, трусливые… Но слишком уж позорными они считались, и оба их скрыли.

══ Мы встали, я закинул карабин на плечо. Площадь перед памятником старому моряку снова пересекали арестованный и его конвоир.

══ Дима Скворцов попал в Керчь; оттуда с оказией пришло как-то его письмо в потрепанном донельзя конверте. Листок передавали в КУД из рук в руки. Там, в каменоломнях, дисбатовцы не столько делали какую-то, хоть и тяжелую, но нужную работу, нет, старшины заставляли их перетаскивать неподъемные каменюки с места на место.

══ — Отседова — тудой! А теперь оттедова — на старое место!..

══ Еще Димка писал, что даже рукавиц им для этой "работы" не выдают, хотя в Керчи дует тот же норд-ост, какой леденил нас, полуголых, на утренней физзарядке.

══ Через два года по КУДу разнеслась от телефонистов весть, что Скворцов прибывает в часть. Из дверей клуба были видны ворота с часовым, мы время от времени выходили и смотрели туда. Подъехала машина, из нее вышли конвоир с карабином и Скворцов. Они прошли в штаб, скоро Дима, уже один, направился к нам. Мы — все, кто не был занят — встречали его у входа. Он подошел, мы загалдели, он пожал с десяток рук, его хлопали по плечам, по спине, спрашивали уже, как и что… Дима жал руки, отвечал, улыбался растерянно и растроганно, но все делал как-то спешно, словно кто-то ждал его в помещении клуба.

══ — Извините, ребята, — наконец сказал он и, раздвинув наши плечи, прошел внутрь.

══ Там он почти бегом пронесся через "зал" к сцене, впрыгнул на нее, открыл крышку старого черного пианино. Сел. Размял пальцы, растер, опустил на клавиши. Мы, зайдя вслед за ним в клуб, смотрели на него во все глаза. И вот послышался "Полонез Огиньского".

══ Но какой?

══…Похоже было, что впервые встал с койки после операции больной, он делает пробные шаги по палате, вот первый… еще один… вот нащупал ослабевшей ногой следующую половицу… качнулся, но обрел все же равновесие… постоял… вот шагнул еще раз… пошел… И снова чуть не упал… выпрямился… и уже шагает, шагает…

══ Все Димкины движения были скованными, плечи напряжены, словно он сидел за пианино впервые или выполнял незнакомую работу… но полонез через четыре-пять минут уже покатился, покатился по раз и навсегда проложенной ему дорожке. Мы сгрудились у входа, кто-то слушал музыку со двора, вытянув шею, но все слушали, понимая, что не зря Скворцов поспешил прежде всего к инструменту, наспех пожав несколько рук.

══ Вот прозвучал последний аккорд, Димка встал, начал растирать пальцы. Потом показал нам обе кисти: пальцы были красные, с разбухшими суставами, в белых шрамах, малоподвижные.

══ — Боялся, — смущаясь своего порыва, сказал он, — все время боялся, что не смогу больше сыграть полонез. Больше всего боялся…

Мистика

══

Ротный старшина Мосьпан все невероятные события, что случались в жизни, всё не поддающееся объяснению, объяснял словом "постигло". Это слово имело для него мистический смысл. Это был, в сущности, термин, ключ ко всему необъяснимому, необъяснимому, но, однако, имеющему страшную власть над человеком…

══ Один матрос-забулдыга рванул в самоволку, надрызгался там, вернулся в часть только к утру, вывалявшись в луже, в разодранной на колючке каких-то заборов форме. Старшина Мосьпан до утра ждал его в коридоре, у столика дневального, возвышаясь там некоей фигурой возмездия.

══ Когда самовольщик появился наконец в конце длинного коридора, измызганный, несчастный, виноватый, умирающий, старшина упер руки в бока, молча и грозно следя за тем, как тот, еле волоча ноги, мотаясь от стены к стене, побитой собакой приближался к нему.

══ — Н-ну?! — спросил старшина, вколотив в это "н-ну?!" все накопившееся за ночь.

══ Пьянчуга поднял на "сундука" горестные глаза. Наверно, все-таки, и у выпивох есть свой бог. Может быть, древний обитатель Олимпа, выпивоха, какой вполне мог находиться в это время в Таврическом Крыму, увидел эту сцену и посочувствовал матросу. Ибо в голове нашего бедняги в тяжкий для него момент, блеснуло то единственное, что могло его спасти. Он развел руки и молвил, собрав воедино остатки сил:

══ — Постигло, товарищ старшина. — Голову он опутил, а руки его так и остались разведенными.