Свет

Никто мне не верит. Никто меня даже не слышит. Я шарю взглядом по другим монархам, но они смотрят на меня так, словно я пиявка, которую им нужно сжечь; словно они не хотят даже близко стоять ко мне, боясь, что я и у них украду магию. Зеваки на площади тоже не питают ко мне никакой симпатии, на их лицах застыла неприкрытая ненависть.

Для них я всего лишь лживая воровка и убийца, которая заслуживает такого приговора.

– Пожалуйста!

Я снова сжимаю прутья, влажные от золота, которое не затвердевает. Лужа у моих ног становится намного глубже, доходит почти до середины голеней. На ее глубине крадутся черные жидкие корни, заостренные концы которых тянутся во все стороны, будто пытаясь вырваться из ограждения.

Я не могу выбраться.

Не могу контролировать свою магию.

На спине нет лент.

А он не придет.

Сквозь дымку в сознании прорывается мой беззвучный всхлип, возвращая меня в в реальность. Без заглушающего мысленного щита я увязаю в хаосе собственного порицания.

Теперь стоят все правители, а мою ограду окружает стража. Я даже не заметила их приближения. На них нет доспехов, но их форма кристально-белая, а клинки воткнуты за серые пояса.

– К оружию! – приказывает король Меревен.

Каждый стражник вытаскивает меч. Всего их шестеро – трое стоят напротив меня, а трое сзади.

Какая жестокая ирония, что их шестеро.

– Пожалуйста! – снова кричу я, но никто не обращает внимания на мою мольбу.

Сердце стучит так, словно пытается пробить брешь в груди и вырваться на свободу, но ни одна моя частичка не сможет покинуть ограду.

Неужели все происходит по-настоящему? После всего, что я пережила? После всего, черт возьми, таким будет мой исход? Меня приговорят к смерти из-за Мидаса?

Жестокая ирония заключается еще в том, что меня казнят, поскольку считают, я украла у него силу золота.

– Поднять!

Стражники поднимают мечи. Сквозь прутья проходят все шесть клинков, и их острые кончики направлены на меня.

Ограда настолько тесная, что стоит им воткнуть сюда эти лезвия, как они вонзятся в меня со всех сторон. Мне некуда деться.

Выхода нет.

По лицу текут слезы, тщетные капли, которые едва ли выдают охвативший меня ужас.

Я кручусь, пытаясь толкнуть зарешеченную дверь, но она не поддается.

– Пожалуйста!

Приложив столько усилий, чтобы обрести свободу, я все равно умру за решеткой, запертая в клетке, из которой не выбраться. Вот насколько жестока жизнь.

Я почти чувствую, как за плечом у меня смеется Мидас.

Я погружаюсь в себя, пытаясь вытащить своего фейского зверя, пытаясь пробиться через руны, раздвинуть столбы, что меня окружают.

Не выходит.

Мой зверь свернулся калачиком, а его перья от усталости выцвели. Золото ничем не может мне помочь, только вытекает из моей кожи. Сооружение, что меня окружает, будто сжимается.

Я в ловушке.

Король Меревен встречается со мной взглядом поверх голов стражников.

– Леди Аурен, теперь я приговариваю вас к смерти.

Лезвия сближаются.

А я закрываю глаза.

* * *

Первые уколы мечей ощущаются, будто кончик пальца протыкает швейная игра. Остро. Легонько.

И я дышу. Со скорбью моего сердца объединилась лишь одна фраза, сдавленно произнесенная на выдохе.

Найди меня в другой жизни.

Найди меня в каждой них.

И тогда для слов уже не остается места. Ни одной связной мысли, потому что первый меч вонзается глубже, и боль все стирает.

Мое тело крепится. А разум исчерпан.

А потом… мир вспыхивает.

В один миг я ничего не понимаю. Земля трясется. Раздаются крики. Я не могу осознать, что вонзающиеся в мое тело клинки уже не такие твердые и не острые. Оцепенев, замечаю, что что-то не так, только когда мечи падают.

Я резко открываю глаза и вижу густую, как туман, пыль, клубящуюся в воздухе. Посмотрев вниз, вижу, что мечи не сверкают серебром, а покрыты янтарной ржавчиной. Через мгновение они полностью распадаются. Чувствую, как они превращаются в песок там, где вонзались в мое тело.

А стражники…

Я смотрю, как меняется тело стоящего передо мной мужчины. Глаза, в которых застыл ужас, становятся мутными, проваливаясь в глазницы. Челюсть отвисает, будто мускулы больше не в силах ее держать. Губы шелушатся, обнажая ряд потемневших зубов. Вены гноятся и лопаются, на шее появляется сыпь. Он пытается ухватиться за прут, но его руки иссушаются до костей.

Когда он падает, его тело дергается, раздуваясь до непостижимых размеров, а потом все как будто погружается в него, съежившись и сморщившись, пока от него не остается только груда костей и пыли.

Я оборачиваюсь, услышав, какой вокруг меня стоит грохот и лязг, и вижу, что остальных стражников постигла та же участь.

Я вскидываю голову и начинаю искать глазами, пока сердце гулко ударяется о ребра…

И тут я вижу его.

Не знаю, испытывала ли я когда-нибудь такую бурную радость. Она возникает стихийно, обволакивает меня, как тепло его тела. При виде него сердце срывается с ритма, а из самой глубины моей души вырываются всхлипы.

Он пришел.

Он пришел за мной.

Ровно посреди площади со свирепым ревом садится тимбервинг, и толпа бросается врассыпную, но убегают люди не слишком быстро.